Книга Последний защитник - Эндрю Тэйлор

а не кого-то другого, потому что доверяю вам. Передайте пакет лично его светлости. И ни с кем не говорите об этом, кроме милорда, если он вдруг снизойдет и спросит вас. – (Я снова поклонился.) – Достаточно уже на сегодня поклонов и шарканья! – сердито сказал Уильямсон. – Да вы испачкались, Марвуд. Чем это вы занимались?

– Упал на улице, сэр.

– Нельзя показываться в таком виде на публике. Пусть мальчик хорошенько почистит вашу одежду щеткой, перед тем как вы отправитесь к милорду.

Вновь приобретя приличный вид, я покинул Скотленд-Ярд и направился к Собственной галерее, где находилась контора лорда Арлингтона. Уильямсон сказал, что выбрал меня, потому что доверяет мне. Что ж, это можно было считать комплиментом. Если бы речь шла о другом моем начальнике, коварном Чиффинче, я бы, скорее, заподозрил какой-нибудь тайный умысел, некий вероломный маневр, который мог бы причинить мне вред.

Арлингтон принял меня в своем кабинете с такой надменной снисходительностью, словно я был помощником приходского священника, а он – архиепископом. Лицо его было серьезным и бледным. Черный пластырь на переносице необъяснимым образом делал милорда похожим на клоуна. Я вручил ему пакет. Он хмуро поглядел на него и распорядился:

– Подождите в соседней комнате, пока я читаю.

Я поклонился и отправился коротать время в приемной. Я знал там одного клерка по имени Дадли Горвин, с которым иногда обедал вместе. Он был старше меня и имел репутацию человека трудолюбивого и спокойного, под стать своему непоколебимо серьезному начальнику, но вне службы мог быть весьма остроумным, а порой и колючим, как иголка. Когда я вошел, Горвин стоял у своего письменного стола с пером в руке и смотрел в окно. Он обернулся и поприветствовал меня:

– Добрый день, сэр. Что вас сюда привело?

– Господин Уильямсон послал с бумагами для милорда. Мне велено ждать.

Я подошел к окну, и мы оба стали смотреть на трех фрейлин королевы, которые медленно прогуливались по дорожке, иногда близко наклоняя голову друг к дружке. Я обратил внимание на то, что одна папка с письмами Арлингтона лежала раскрытой на столе.

– Думаете, эти дамы сплетничают? – спросил Горвин, захлопывая папку; он был человеком осмотрительным. – Строят козни? Или же и то и другое? Наверняка так и есть, Марвуд, Бог свидетель. Только этим мы все и занимаемся в этом проклятом месте: одни сплошные интриги.

– Вы становитесь философом, – заметил я.

Горвин дернул головой в сторону кабинета милорда и еще больше понизил голос:

– И он сам тоже плетет интриги, уж поверьте мне. На пару с вашим начальником Уильямсоном.

– Не знаете, что на этот раз?

– Полагаю, они нацелились на герцога. Я имею в виду Жеребца, а не Альбемарля или герцога Йоркского.

Я вздернул брови:

– Что-то витает в воздухе?

– Милорд убежден, что Жеребец строит какие-то козни, но не знает, какие именно и когда машина придет в действие.

– Господин Уильямсон изучал папку наших лондонских информаторов. – Я замешкался, понимая, что не должен оставаться в долгу, так как сведения подобны любому ценному товару: никто не станет дарить их просто так, ими обмениваются один к одному. – В воскресенье ведь Пасха. Ну и следующий день, Пасхальный понедельник, тоже выходной.

– Вы полагаете, в этот день стоит ждать неприятностей?

Я пожал плечами:

– Возможно. Неприятностей следует ждать в любой праздничный день. Дай подмастерьям немного воли, и они используют ее на всю катушку.

– Да. Пожалуй, вы правы. – Горвин порылся в папке на своем столе. – Вот. Записка, написанная самим герцогом. Милорд предложил ему встретиться в Пасхальный понедельник, но герцог ответил, что его, к сожалению, не будет в городе.

Он передал мне письмо. Там была всего пара строк, и я прочел их за несколько секунд. Но меня удивило не содержание записки, а почерк Бекингема: разборчивый, твердый, с заметным наклоном вправо, практически без помарок.

А ведь эта рука была мне уже знакома: всего несколько часов назад я видел на столе мадам Крессуэлл во дворе «Кобеля и суки» лист бумаги, исписанный подобным почерком. Правда, то было не письмо, а какая-то странная петиция, с перечислением списка борделей.

– В чем дело? – резко спросил Горвин. – Вы заметили что-то любопытное?

– Нет, – ответил я. – Просто интересно, куда это герцог отправляется в Пасхальный понедельник.

По лицу Горвина было видно, что он разгадал мой маневр. На мою удачу, как раз в этот момент появился мальчик на побегушках, служивший в конторе лорда Арлингтона, и бросился ко мне. Его лицо раскраснелось от спешки и осознания важности порученного ему задания.

– Прошу прощения, сэр, – отбарабанил он. – Вы ведь господин Марвуд из Скотленд-Ярда, так?

– Да. В чем дело?

– Вот, сэр, это вам. – Он протянул письмо. – Вручили внизу и просили немедленно передать.

Я взял письмо. На нем значилось мое имя, но не было адреса: его явно послал тот, кто знал, где я в данный момент нахожусь. Я пробормотал извинения, отвернулся от Горвина, вскрыл печать и развернул письмо.

Текста не было. Только рисунок, сделанный пером неким человеком, напрочь лишенным таланта художника. Но, несмотря на это, смысл послания был более чем ясен.

На рисунке был изображен висельник: ноги несчастного болтаются в воздухе, а на груди буква «М».

– Плохие новости, сэр? – спросил Горвин. – Вы аж побледнели.

Во вторник на Страстной неделе, без всякого предварительного уведомления, господин Вил вновь нанес визит госпоже Далтон. Ричард Кромвель принял посетителя в прихожей, поскольку гостиную в данный момент занимали его хозяйка с Элизабет. Кромвель любил свою дочь и по возможности щадил ее.

Вил предложил прогуляться во дворе. Высокий и худой, он возвышался над Кромвелем. Прислужник Бекингема сразу приступил к делу:

– Вы помните, что его светлость пригласил вас к себе в Пасхальный понедельник? Для встречи с его друзьями.

Кромвель прочистил горло:

– По этому поводу…

– Он пришлет за вами карету рано утром в понедельник или даже накануне вечером.

– Неужели мое присутствие так уж необходимо?

– Крайне необходимо, сэр, – отозвался Вил, вид у него был угрюмый, но, впрочем, он почти всегда так выглядел. – Все надлежащие приготовления уже сделаны.

– Понятно. – Кромвелем овладел гнев, и на этот раз он не стал его сдерживать. – Стало быть, у меня нет выбора?

– Выбор есть всегда.

– Избавьте меня от философских сентенций. Давайте будем называть вещи своими именами: моя дочь и я – ваши заложники во всех отношениях. Разве нет?

Вил повел худыми плечами:

– Ну, я бы так не формулировал. Ради вашей же собственной безопасности мы…

– Послушайте, я правильно понимаю: либо я делаю все в точности, как требует ваш хозяин, либо