Книга Реликт - Влад Тепеш

весить будет, как все три космонавта — но ему не нужны вода и кислород, он может взять с собой дохрена топлива для плазмы. У него будут колеса — не нужен луномобиль. И главное — им будут управлять лучшие инженеры, владеющие инструментом в совершенстве. Далее, робот не ограничен во времени! Он не ограничен в энергии, если развернет солнечную батарею. Робот может как угодно долго искать лучшее место для проникновения — а я напомню, корабль в длину четыре километра имеет.

— Мне кажется, есть более простой и быстрый способ, — раздался бодрый голос. — Мы можем дать нашим парням взрывчатку и термит.

— Да вы издеваетесь, — процедил японец, — я это заявление даже комментировать не буду! Кто вообще пустил на совещание силовиков⁈

Последовала короткая перепалка, во время которой я зевнул и покинул зал: без меня разберутся.

* * *

Еще через день Ева вызвала меня в свой кабинет, и там я увидел новое лицо: смуглая очкастая женщина лет тридцати. Явно с Ближнего Востока или из Индии, довольно привлекательная, но фигуры практически нет.

Ева нас представила друг другу:

— Знакомьтесь, это Владислав, а это мисс Нариман Зульфикар. Она сотрудничает с доктором Меннингом по «твоему» проекту.

— Очень приятно, — сказал я. — Нариман, вы генетик или биотехнолог?

— Вообще-то, психолог и этолог. И можно просто Нари.

— Хм… И каким образом психолог может помочь в вопросах клонирования?

Капуцины и деньги

Нариман сделала неопределенный жест.

— У доктора Меннинга и его команды возникли сложности с определением ваших родственников по генному коду, и он, так сказать, решил зайти с другой стороны. У всего обезьяньего семейства, от человека до последнего капуцина, имеются специфические особенности, на первый взгляд неочевидные. Вам известно выражение «человек, который впервые бросил ругательство, а не камень, стал творцом цивилизации»?

— Теперь известно, — сказал я.

— Ну так вот, оно ошибочно. Эти слова подразумевают, что брань — изобретение человека, что только человек умеет ругаться и оскорблять. Но на самом деле это не так. Способность к словесным оскорблениям — не изобретение, это врожденный «дар».

— Серьезно?

— Ага. Знаете, кто такие Коко и Майкл?

— Э-э-э… Пара?

— Да, пара. Горилл. Коко и Майкл были первыми животными, которые общались между собой на языке людей. На амслене, точнее.

Я хмыкнул.

— Хрен там они были первыми.

— Ну, так считается. Я-то уже знаю, что стригои общались друг с другом языком людей еще много тысяч лет назад, но если не считать вас животными, то Коко и Майкл все-таки были первыми из животных.

Я подумал, что все-таки первые мы, потому что мы животные, как и люди, но вслух сказал иное.

— Только мы не стригои.

— Уже стригои, — усмехнулась Нариман. — Доктор Меннинг описал ваш вид как «strigoi drakuli». А в науке дело такое, кто первый встал, того и тапки. То есть, кто первый описал — тот и название присваивает.

— В смысле «описал»? — нахмурился я. — Я за эту хрень опишу рецепт Меннинга в собственном соку на малом огне!

— Все в порядке, — вмешалась Ева, — это описание пока хранится у меня, прочитать его можно только под расписку. Но когда ты выйдешь из тени — тогда оно и будет опубликовано, и Меннинг получит свою нобелевку…

— И не только Меннинг, — улыбнулась Нариман. — Мы вас, Владислав, между собой зовем аббревиатурой ХГН — «ходячий генератор нобелевок».

— Аху… охренеть, в смысле. Только что там про горилл?

— Ах, да, простите. Гориллы изучили амслен и общались на нем между собой. Однажды Майкл сломал куклу Коко, и она назвала его, цитирую, «плохой грязный туалет». Само собой, что никто и никогда не учил Коко ругаться — она просто знала эти слова. И самостоятельно додумалась составить их в комбинацию и адресовать бойфренду. Конечно, это была очень умная горилла: Коко умела мыслить абстрактно и рассказывать о своем прошлом, о детстве, проведенном в саванне. Но факт есть факт: ругательство не изобретено людьми. Мы все имеем такую склонность, просто не у всех есть для этого средства. Но любая обезьяна, если дать ей интеллект и вербальный язык, додумается до концепции ругательства.

— Забавно.

— Это еще не забавно… Забавно начинается, если научить капуцинов концепции денег.

— Хм… Они способны это понять?

— О да. И их поведение с деньгами становится до горя похожим на поведение людей, что как бы намекает…

Я вздохнул.

— Только как все это поможет делу?

Нариман взяла лист бумаги и изобразила схематическое генеалогическое древо.

— Смотрите, вот слева направо человек, шимпанзе, горилла, орангутан. У них есть между собой кое-какие сходства и различия в плане мышления и работы мозга. Вопрос в том, где тут ваше место. Если правее человека, то где — возле шимпанзе, горилл или еще дальше? Если левее…

— То полный песец, да?

Она развела руками:

— Без понятия, не моя специальность. Но вообще изучение вашего способа мышления играет ключевую роль для самой возможности клонирования. Понимаете, вы — это вы. Вам десятки тысяч лет, за которые вы набрались жизненного опыта, выработали то, что называется у людей принципами и правилами и научились жить так, чтобы не иметь проблем и не создавать их другим. Все это делает вас вами, таким, какой вы есть. Но в процессе клонирования мы получим существо, сходное с вами только генетически, у него не будет ни вашего опыта, ни ваших принципов, ни ваших воспоминаний, ни ваших любви и ненависти. Все наживное не клонируется. Это уже будете не вы. И перед тем, как создать этого «не-вас», любой здравомыслящий человек задастся вопросом: а как работает голова у того, кого я собираюсь клонировать? Я вообще смогу достичь с клоном взаимопонимания, договориться с ним? А что, если нет? Видите ли, вы вполне вменяемы, и это хорошо. Но никто не наблюдал вас на ранних стадиях вашей жизни, отсюда и определенные опасения, ну вы понимаете, да?

Я кивнул: конечно, понимаю, и даже больше, чем она говорит. Это на самом деле не Меннингу нужна ее помощь, это кто-то из руководства, возможно, и сама Ева, хочет знать, насколько вменяемыми будут новые гипотетические суперсолдаты.

И это, на самом деле, хорошо: значит, тема моего клонирования действительно рассматривается всерьез.

Я мысленно улыбаюсь: Нариман Зульфикар хочет изучить, как работает