Книга Лазурь и Пурпур. Месть или Любовь? - Энни Вилкс

— Если бы Сфатион Теренер не уничтожил Рень-Ци, тебя бы не было.

— Или я была бы другой, — ответила Кьяра. — Родилась в счастливой семье, где отец не стыдится своей жены. И мама была бы жива.

— Ты не заслужила этого, Кьяра.

— А кто это решает? — Девушка смахнула слезы и через силу улыбнулась. — Вы не подумайте, я не о своей тяжелой судьбе хотела рассказать. Я хорошо жила. Меня воспитала чудесная женщина, меня любили и защищали, у меня все было. Меня не надо жалеть. Но мне сейчас искренне стыдно за мою семью перед вами. Поэтому я и прошу прощения. Простите, что мой дядя сделал это. Отец считает, что мы были в своем праве, но какой бы ни была причина, уничтожение Рень-Ци — преступление.

Кьяра подняла глаза. Лекарь смотрел на нее с болью, и эта боль сжала и ее сердце. В его глазах не было слез, но что-то билось внутри, и Кьяра ощущала это биение как собственный пульс, как часть себя.

— Знаю, мои слова ничего не меняют.

— Меняют, — отозвался Дэмин тихо.

— Тогда я рада, что попросила прощения. Вы, наверно, ненавидите моего дядю.

— Да. Ты бы ненавидела меня, если бы я убил твоих братьев?

— Да. — Что-то дрогнуло в лице Дэмина, когда Кьяра ответила, и она добавила: — Но вы знаете, дядя понес наказание. Позже он напал на белую семью Вертерхард и был казнен черным герцогом за их убийство.

— Знаю, — глухо ответил Дэмин, отворачиваясь. — Кто-то напомнил Сфатиону о причинах его ненависти к Вертерхардам, а затем помог ему найти брешь в защите белого замка. Так красный герцог попал в ловушку со всей своей большой армией шепчущих.

— Дядя и правда убил Вертерхардов, как и хотел, — не поняла Кьяра. — Сложно назвать это ловушкой.

Дэмин не ответил.

21. Лиамея

Вернувшегося Олтара встретили во дворце как героя. Героем он и был: благодаря мастеру безопасности Вартан уже полностью оправился в не слишком заботливых, но умелых руках Йоланы, а пар-оольский артефактолог, наверное, уже поведал все, что знал. Даже сам император был так счастлив видеть Лиамею живой и невредимой, что из благодарности попытался обнять Олтара, для чего громадному мастеру безопасности пришлось встать на одно колено. Лиамея, растроганная теплым приемом, тоже присела, но когда старик отпустил ее плечи, Олтар уже исчез.

.

Вот уже сутки Лиамея почти не отлучалась из пропахших эликсирами душных золотых покоев. Доклад Олтара о Джеане, казалось, подорвал умственное здоровье старого императора: он то и дело требовал, чтобы к нему никто не приближался, и, вспыхивая паранойей, сомневался в каждом, кто оказывался рядом, чтобы помочь. Отходя ко сну, император велел остаться в спальне лишь Лиамее, а не сумевшим совладать с его противоречивыми приказами лекарям и страже пришлось дежурить снаружи.

Ночь была тяжелее дня. Правитель то забывался сном, становясь похожим на иссушенную мертвую плоть, то с криком просыпался, потными ладонями хватаясь за пальцы Лиамеи, прикорнувшей на краю его похожего на большую мыльницу ложа. Находя в темноте лицо наложницы, он истошно выдыхал и что-то лепетал — о Джеане, об Олтаре, о Дэмине и о самой Лиамее, которую называл своей голубкой.

Наложнице не приходилось ничего говорить: шепча себе под нос, старик снова проваливался в дрему, его и так обессиленная хватка слабела, и Лиамея вместе с ним засыпала до следующего кошмара.

Мысли наложницы витали далеко. Глядя на черное небо в золоченые рамы, отражавшие свет четырех свечей — император не любил темноты, — она думала обо всем сразу. Образы текли, сменяя друг друга: окаменевшее лицо подруги, Олтар, нежно подхвативший Кьяру сильными руками, устрашающие вспышки заговоров где-то внизу… Новости о том, что пар-оольцы отступили от Приюта, и отрешенное лицо императора, выслушивающего короткое сообщение об этом от мастера безопасности, почему-то сочувствующий взгляд уже пришедшего в себя Вартана и надменный — Йоланы, и завтрашний день… Мысленно Лиамея просила Олтара утром вызволить ее из этого склепа и отвести к сыну. Завтра ему должно было исполниться семнадцать! Конечно, Олтар не рискнул бы. Совершеннолетие — и без матери… Как и каждый день рождения ее мальчика. Улыбчивый малыш с ямочками на щеках, охотящийся статный златовласый юноша в камзоле цвета травы, засыпанная песком Кьяра, красные волосы которой были продолжением пустыни, чужая улыбка на любимом лице Олтара, шепот… все перемешивалось, светилось, оседало беспокойными снами.

.

Когда Лиамея проснулась от старческого протяжного сухого кашля, император уже выглядел очень плохо. Он так трясся, будто пытался выкашлять свое свое нутро, и весь посерел. Вытерев слезы с впалых щек, Лиамея в панике позвала дежурившего у дверей лекаря Тинека.

— А где же мой верный Дэмин? — прокряхтел император, когда его лба коснулась ладонь взволнованного слуги, бросившего на Лиамею короткий осуждающий взгляд.

Наложница ответила так же нежно, как и предыдущую сотню раз:

— Великий лекарь пока не вернулся, мой господин.

— Мне только хуже от твоих трав! — слабо вскрикнул император, отталкивая от себя чашку с эликсиром и разливая драгоценную жидкость. — Убери! Все вы хотите мне смерти! Ты заодно с Джеаном! Убирайся! Позови Дэмина, ему одному я верю!

Тинек тут же распрямился и отставил сосуд. Никто в Империи Рад не мог противиться прямому приказу императора — Лиамея знала с самого детства, что от этого зависело благополучие всего мира, как бы страшно это ни звучало. Когда-то давно Олтар сказал ей, что может ослушаться, но не станет этого делать; могли ли отказаться остальные, Лиамея не знала. И Тинек, конечно же, не перечил: он только коротко поклонился — стриженые темные волосы упали вперед, закрывая глаза, но не скрывая напрягшихся от досады скул. Лиамея с грустью смотрела, как мужчина выходит, и только на пороге он задержался:

— Лиамея, убеди его выпить эликсир. Я позову Шена и Йолану — и Дэмина, как только его увижу, — добавил мужчина громче.

Вид у доброго лекаря был растерянный и даже испуганный: похоже,