Книга Если суждено погибнуть - Валерий Дмитриевич Поволяев

на землю. Против поручика, прошедшего окопы на германской войне, «попугай» не тянул. Павлов перекинул карабин.

– Варюша, передерните затвор, дошлите в ствол новый патрон.

Варя поспешно перехватила карабин. Поручик сунул руку под подстилку, пошарил там. Лицо его напряглось, на крыльях носа выступили капельки пота.

– Где маузер?

– Там, ваше благородие, – хриплым голосом отозвался дед, – правильно ищите.

– Надо скорее уходить отсюда!

– Счас! – старик Еропкин кинулся к своей скатерти-самобранке. – Иначе без еды останемся!

– Как бы без головы нам не остаться!

В кустах мелькнул еще один всадник.

Поручик, лежа, дважды пальнул по нему из маузера. Мимо! Только пули состригли несколько веток. Полдесятка метелок шлепнулись в ручей. Из кустов также грохнули два выстрела, и оба также – мимо. Одна из пуль пропела свою хриплую песню прямо над виском поручика. Павлов несколько вжался головой в подстилку и выстрелил ответно из маузера – на звук.

Из кустов вывалился человек, наряженный, как и «попугай», ярко, несуразно, хлопнулся головой в ручей. Поручик поморщился – еще не хватало, чтобы он поганил своей грязной рожей чистую воду, – спросил, приподнявшись в телеге:

– Варя, вы целы?

– Цела.

– Дед, уходим! Немедленно уходим отсюда!

Старик Еропкин поспешно кинул в телегу остатки еды, следом запрыгнул сам. Запричитал:

– Вот напасть-то, а! Поесть спокойно даже не дают… Ну, разбойники! – он круто развернул коня, хлестнул по блестящему крупу вожжами. – Но-о-о!

Вдогонку телеге хлобыстнул гулкий винтовочный выстрел, сбил с деда Еропкина картуз, следом за выстрелом прямо в ручей заскочил бородатый разбойник в голубой рубахе, расписанной розовыми цветами, в руках он держал трехлинейку старого образца, тяжелую, с удлиненным стволом, чертыхнулся, пытаясь выбить из казенной части перекосившуюся гильзу, Павлов приподнялся и дважды выстрелил в него из маузера.

Бородач выронил винтовку, выпрямился с изумленно вытянутым лицом – не верил, что в него могла попасть пуля, но это было так, в бородача всадились две пули сразу, – в следующее мгновение, раскинув руки крестом, он рухнул в воду.

– Стой! – заорал дед на коня. – Тпр-р-ру! – Проворно спрыгнул с телеги и понесся по колее к ручью.

– Дед, наза-ад! – закричал поручик.

– Как же мне без картуза? Без картуза никак нельзя! – старик ловко перепрыгнул через колею, всадился боком в куст, упад на четвереньки и зашарил под кустом руками.

Через ручей перемахнули два всадника, загородили собою пространство – один всадник шел слева, другой справа.

– Дед, берегись! – прокричал поручик Еропкину, выстрелил в правого всадника – тот был ближе к старику, – всадник лихо пригнулся, уходя под пулю, потом выпрямился, засмеялся хрипло, держа карабин в вытянутой руке. Опытный был вояка. Они выстрелили одновременно, поручик и всадник, два выстрела слились в грубый сильный стук, будто ударили из горной пушки, имеющей укороченный ствол – выстрелы из «горняшки» звучат особенно сильно.

Всадник ахнул, вылетая из седла, в котором, как ему казалось, он сидел крепко – считал, что уселся навсегда, а на деле вышло не так. Поручика пуля не зацепила, лишь жаром обварила лицо. Павлов стремительно перевел ствол, выстрелил во второго всадника. И всадник выстрелил.

Павлов промахнулся – пуля его лишь напугала коня, молодой черный жеребец, помеченный аккуратной светлой полоской, проложенной по лбу, резво отпрыгнул в сторону, едва не скинув всадника с седла, тот – небритый, косматый, похожий на лесного лешего – выматерился с тоскою, намотал на кулак повод, осаждая скакуна.

– Тих-ха, с-сука! – прорычал он угрожающе. – Мозги, вышибу!

Стрелял косматый более метко, чем его напарник: поручик внезапно застонал, покрутил неверяще головой – его вновь зацепила пуля, ударила в то же самое место, где и предыдущая пуля, – в простреленное плечо. От боли у поручика засверкали перед глазами яркие блохи, лес мигом сделался красным – словно кровью наполнился, поплыл неровно; голоса птиц, не обращавших на стрельбу никакого внимания – привыкли птахи к войне, – разом угасли, сладкое птичье пение сменил тяжелый металлический гуд; поручик, не выпуская маузера, схватился рукою за плечо, застонал.

В следующую секунду, разжав веки, сами собой закрывшиеся от боли, поручик увидел, что над телегой уже почти навис всадник – дотянулся, осталось совсем немного. Косматый схитрил, пустив своего черного коня прямо через кусты, напролом, в несколько мгновений прорубился через них и оказался рядом с телегой.

Поручик не успевал выстрелить – еще не пришел в себя. Неожиданно над его ухом громыхнул выстрел, голову поручика невольно кинуло в сторону.

Черный конь сделал резкий прыжок влево, заржал испуганно, всадник закричал гортанно – абрек, что ли? – на лбу у него нарисовалась черная точка-дырка, растеклась стремительно, и всадник, не вынимая ног из стремян, повалился назад, на спину коня.

Конь сделал еще один прыжок, другой, оказался в кустах, а потом заржал и, сдирая с седока амуницию, исчез. Павлов застонал.

Варя кинулась к нему:

– Вы живы, Александр Александрович? Сильно зацепило?

– Зацепило, – вяло шевельнул губами поручик.

Старик Еропкин тем временем вылез из-под куста и, сжимая в руке картуз, помчался к телеге.

– Ай-ай-ай! – заверещал он на бегу. Нависший над колеей ольховый куст стебанул его по лицу, но дед не почувствовал удара. – Ай-ай-ай! Я ведь вас чуть не погубил, дурак старый! Ай-ай!

– Вот именно, ай-ай! – морщась, проговорил поручик. – За такое «ай-ай» розги положены. По голому заду.

– Дайте я вас перебинтую. – Варя попробовала развернуть к себе поручика, но тот, оглушенный пулей, медным звоном, которым была наполнена его голова, не поддался.

– Где мы?

– Дайте я вас перебинтую! – сказала Варя и, чтобы приподнять поручика, потянула за борта кителя, который был накинут у того на плечи, а теперь высовывался из-под его тела.

Она помогла Павлову сесть и, взяв чистый, скатанный в рулон бинт – простиранный и продезинфицированный над чайником, над паром, – наложила новую повязку на старые бинты.

Отсюда, с этого проклятого места, надо было уезжать как можно скорее. Варя спешила.

– Вы спасли всех нас, Варя, – проговорил тем временем поручик одышливо, сипя от боли.

В телегу легко, будто тело его не имело никакого веса, запрыгнул старик Еропкин.

– Простите меня, ваше благородие, – завопил он громко, – я с этим картузом чуть не погубил вас! Смотрите, что супостат сотворил! – дед показал поручику картуз, навылет просеченный пулей. – Головной убор мне испортил. Эти же дыры теперь никакой ниткой не заштопаешь!

– Поехали, дед, – морщась от боли, попросил поручик, – пока нас тут не прихлопнули окончательно… Как мух.

– А я что? Я ничего! – ответил Еропкин и проворно подхватил вожжи.

Поручик не выдержал, удрученно качнул головой. Варя затянула у него на плече узел и уложила на дерюжную подстилку.

– Вам надо лежать, Александр Александрович!

– Меня зовут Сашей.

– Простите… – Варя смутилась, закусила нижнюю губу, на щеках у нее появились пунцовые пятна и ровно растеклись по коже, – Саша…

– Так лучше, – сказал поручик.

– Как только выберемся отсюда – перевяжу покрепче.

– А пуля? – голос у Павлова задрожал в такт тележной тряске. – Разве она не застряла в плече?

– Слава богу, нет. Прошла по касательной. Разорвала бинт, и только. Все чисто, Александр Алек… все чисто, Саша, никакой операции делать не надо. Я понимаю – было