Книга Ты все, что у меня есть - Марина Крамер

но он был намного сильнее, а санитар почему-то не шел… В какой момент у меня в руке оказалась ложка, я не помню… Почувствовав в пальцах что-то металлическое, я сжала это и со всей силы воткнула в шею Ленского, прямо в яремную впадину… В лицо ударила горячая струя, Ленский захрипел и мешком рухнул на меня, заливая своей кровью. Я с трудом выбралась из-под него, толкнула в плечо – он завалился на спину, устремив в потолок ничего уже не видящие глаза. Не веря, я нащупала артерию на шее – пульса не было, Ленский был мертв… На мой истошный визг прибежали санитары, и картинка им предстала еще та – на полу труп, возле него – я в залитой кровью разодранной тельняшке… Лицо в крови, руки – тоже, а из горла Ленского торчит обыкновенная столовая ложка, всаженная на всю длину ручки…

– Мать твою! – заорал санитар. – Ты что наделала, курва?! Ты же человека замочила! Что делать-то теперь?

– Милицию вызывать, – хмуро отозвался второй. – Говорил я тебе, что не надо его пускать, так ты все «бабки, бабки»! Че, заработал?

– Так кто знал?! Он сказал – поговорю только, мол, если кричать будет, так внимания не обращайте, она всегда так… – он выругался и посмотрел на меня злобно. – Ведь предупреждали, что дамочка воевала в десантной роте, наверняка приемы знает какие-то. Видал, как ложку засадила – по само не балуйся! Сразу кончился, бедолага.

Все время, пока они это обсуждали, я сидела на полу, обхватив руками колени. Это был финиш, конец всему – меня посадят, это даже не обсуждается. Лет десять дадут, думала я как-то отстраненно, словно не о себе. Когда приехала милиция, я даже не пошевелилась, два сержанта подхватили меня под руки, пытаясь поставить, но ноги меня не держали, были как ватные. И тут приехал вызванный медсестрами доктор Женя, с порога заорав:

– Кто позволил трогать больную? По какому праву вы вообще здесь? Это закрытое лечебное учреждение…

– Не орите, доктор, – перебил его один из милиционеров. – Лучше взгляните, что ваша больная с московским журналистом сделала! Ложкой в шею, и насмерть, между прочим!

– Юмор ваш здесь неуместен! – отрезал Женя. – Я бы на вашем месте постарался узнать, как он попал сюда посреди ночи! Да и что он вообще за тип, заодно!

– Да хоть за два, доктор! – сержант не собирался сдаваться. – Произошло убийство.

– Все равно без санкции прокурора забрать больную не имеете права, – стоял насмерть мой доктор. – Она находится на лечении и покидать стационар не должна. Если нужно, здесь есть палаты для изоляции, поместите ее туда, а уж если сочтете замки недостаточно крепкими, приставьте сотрудника.

Короче, Женя победил – меня закрыли в палате для буйных на пятом этаже. Стены и потолок обиты войлоком, решетка на окне, глазок в железной двери, милиционер за ней… Это было все, чем мне мог помочь доктор.

Приехавший назавтра Кравченко был в шоке, никак не мог поверить, что я убила человека. Правда, узнав, кого именно, удивляться перестал. Он подолгу топтался под моим окном, а я рыдала в голос, не имея возможности прикоснуться, даже просто поговорить… Женя назначил мне какие-то препараты, от которых я впадала в забытье, но ненадолго. Приезжал следователь, задавал вопросы, я с трудом понимала, что он от меня хочет. Женя настоял на своем присутствии во время допросов, опасаясь, что я снова замкнусь, впаду в прострацию. К счастью, следователь оказался человеком неглупым и без предубеждений, старался вникнуть в суть произошедшего, разобраться, понять… Он пытался помочь мне доказать, что я защищалась, а вовсе не строила планов хладнокровного убийства. Мне пришлось рассказать ему все… Теперь это уже ничего не значило.

После этого разговора следователь неожиданно спросил:

– Может, у вас есть просьбы ко мне?

– Разрешите мне увидеть мужа… хоть на пять минут, пожалуйста…

– Хорошо, я свяжусь с капитаном.

Я не спала всю ночь, сидела на окне, глядя на улицу, я решилась на разговор с Кравченко, чтобы потом, на суде, ему не было противно смотреть мне в глаза, чтобы он все знал и был ко всему готов. Пусть решит сейчас, как ему быть со мной, и хочет ли он этого. И если только Леха скажет, что я нужна ему, то я смогу перенести все – и суд, и приговор, и срок, который мне дадут. Только бы муж простил меня…

Он примчался с утра, едва только больница начала жить обычной жизнью. Милиционер открыл дверь палаты, и в проеме вырос мой муж, закрыв собой весь просвет. Милиционер предупредил:

– Товарищ капитан, я должен каждые десять минут смотреть в глазок…

– Лейтенант, вы считаете, что она и меня – ложкой? – изумился Леха.

– Нет, – смутился он, – просто так положено…

– Все, свободен, лейтенант! Закрой дверь! – скомандовал Кравченко.

Леха шагнул ко мне, поднял на руки, прижал к себе. Я плакала, уцепившись руками за его шею и капая слезами на погон.

– Успокойся, родная, не плачь! Все нормально, я тебя не брошу, мы уже всех знакомых подняли, Рубцов дошел до главного военного прокурора области. Я вытащу тебя отсюда, ты только держись, хорошо?

Я понемногу успокоилась, уперлась в его грудь руками:

– Отпусти меня. Мне нужно очень многое тебе рассказать, но, пока ты меня держишь, я не смогу.

Он осторожно поставил меня на пол, сел на койку, я отошла к окну, отвернувшись, чтобы не видеть Лехиного лица, и выложила все, как перед смертью. И сразу мне стало так безразлично, спокойно, словно я сбросила непосильную ношу… На плечи мне легли руки, такие знакомые, теплые… Я чувствовала Лехино дыхание в своих волосах, потом он развернул меня и, глядя в глаза, тихо сказал:

– Господи, ласточка, как ты могла столько времени держать в себе такое? Разве же можно переживать это в себе, молча? Почему не сказала мне?

– Я боялась, – пряча глаза, прошептала я.

– Никогда, слышишь, никогда не смей бояться меня! Разве я не понял бы? Я знаю тебя не один день, знаю лучше, чем кто-то еще! Дурочка моя, да я горжусь тем, что ты сделала, я никому не дам обвинить тебя. Я найду лучшего адвоката, ты выйдешь отсюда, и у нас все будет хорошо, ты веришь мне, Марьянка? – он легонько встряхнул меня.

– Леша, Леша, ну, почему ты такой? Я так перед тобой виновата…

– Прекрати! – перебил он. – В чем ты виновата? В том, что этот урод не совладал со своей придурью? А если бы он убил тебя? Что тогда осталось бы делать