Книга Художник, что рисует… - Алекс Войтенко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Доллары сейчас в союзе не нужны. Скажу больше. Стоит мне только засветить их и мне грозит большой срок. Хотя конечно есть и валютчики, и фарцовщики и даже девочки по вызову работающие за валюту. Но все они так или иначе связаны с КГБ, и держат их только до какого-то определенного момента, чтобы после сдать с потрохами, если это принесет хоть какую-то выгоду. Опять же притворяться местным и связываться с любым из них, значит обрекать себя на провал. В принципе тоже самое можно сказать и о таксистах, но здесь хотя бы есть какая-то надежда, что можно вовремя спрыгнуть. Тем более, с моей способностью менять лицо.
Уезжал с острова я вполне официально. То есть предупредил полицию о своем отъезде, по тихому оплатил знакомому офицеру, дополнительное рвение в отношении моего дома. Вообще-то, с взятками здесь строго. И если кто-то узнает о том, что я приплачиваю офицеру за то, что он и так обязан выполнять, мало не покажется никому. Не ему, потому что он тут же окажется на улице с волчьим билетом, ни мне. Как минимум огромный штраф, а скорее и срок. Так что если кто, что-то и берет, то только от хорошо знакомых людей и чаще всего обставляют это так, чтобы деньги не выглядели взяткой. Например, мы с Джоном Крисби, время от времени продаем друг другу библию 1912 года издания. Правда, я покупаю ее как минимум долларов за пятьсот, а он выкупает ее обратно за десятку. Но зато это выглядит именно как бизнес. И подобную сделку никак нельзя пришить к взяткам.
На этот раз я покинул остров, отправившись в Австралию. Посетил Сидней, прогулялся по Мельбурну, заглянул и в столичный округ, а затем просто снял небольшой домик на две недели на побережье, и переодевшись так, чтобы не слишком отличаться от жителей Советского Союза перешел в Ташкент.
Ташкент встретил меня полуденной жарой, и толпами народа спешащими непонятно куда. Что интересно на том же Оаху, после полудня жизнь фактически замирает, и возрождается ближе к вечеру. Считается, что, при такой жаре работать нельзя. Хотя какая там жара, если температура редко когда переваливает за тридцать градусов по Цельсию. Я привык переводить все именно в Цельсия, хотя в США используется шкала Фаренгейта. К фунтам и милям привык достаточно быстро, а вот с градусами, почему-то не получается. Как услышу что температура доходить до девяноста градусов, мне сразу становится жутко, и боязно обвариться таким кипятком, хотя на деле, это всего-лишь чуть больше тридцати градусов, по привычной шкале. В то время как в Ташкенте все лето держится около сорока, что в переводе на Фаренгейта означает 104 градуса. Причем это — «около» чаще всего находится выше этой цифры. Но на это не особенно обращают внимание. Говорят по советским законам нельзя работать на открытом воздухе при температуре ниже тридцати и выше сорока градусов Цельсия. Вот по радио никогда не объявляют температуру выше сорока. Но если говорят сорок, то любой термометр в тени показывает все шестьдесят, а о солнце и говорить не стоит. Но дело в том, что люди, которым нельзя работать при такой температуре, обычно сидят в кабинетах с кондиционированным воздухом. А все остальные, тоже должны стремиться к этому, у нас ведь общество равных возможностей. Ведь не зря же говорят, что: «Советский человек должен ежедневно находить для себя новые трудности, и успешно их преодолевать!»
Глава 23
23
Пройдясь возле канала Анхор, где так любят собираться влюбленные парочки, заглянул в парк Культуры и Отдыха на Чиланзаре. Пройдя вдоль местного озера, поднял, что плохо лежит, и уже к обеду понял, что хотя бы на пару палочек шашлыка и чайник чая, я уже насобирал мелочи, а если сдать найденную бижутерию, то и вообще можно ни о чем не думать как минимум с месяц. Осталось найти человека, который согласится обменять найденное золотишко на наличные.
На стоянке такси, обратил внимание на вроде бы достаточно молодого, но судя по взгляду уже битого жизнью парня, у которого вдобавок ко всему, заметил осколок неподалеку от сердца, и второй в коленном суставе. И если первый действительно находился в таком месте, что удалять его оказывалось достаточно рискованно, то почему не удалили второй, из коленного сустава было не слишком понятно. Уже хотел было подойти к нему и завязать разговор, как вдруг увидел остановившийся на перекрестке «Москвич-423» в двухцветной зеленой и светло-зеленой окраске с какой-то полустертой надписью. Правда половина букв в надписи отсутствовали, хотя и общий смысл надписи был понятен. Похоже, этот автомобиль когда-то принадлежал службе «Инкассации», и скорее всего был списан, и выкуплен по остаточной стоимости. При нынешнем дефиците автомобильного транспорта в СССР это был не самый плохой вариант.
Но гораздо больше меня поразила рожа сидящего в «Москвиче» водителя. Это был тот же самый следак, который вел мое дело о пляжных находках, и сфабриковал доказательства о запрещенных веществах в чемодане, деньгах, якобы полученных за продажу найденных четок. Причем что интересно изъяли у меня более десяти тысяч. То есть шесть тысяч рублей из чемодана, и пять тысяч четыреста были у меня с собой. Но в деле фигурировала сумма всего в пять с половиной тысяч рублей. Куда делись остальные? Да и в описании бижутерии, о чем зачитывали сведения, на суде тоже отсутствовала некоторая часть ценностей. Очень бы хотелось задать ему несколько вопросов, которые так и вертелись у меня на языке.
Стрельнув глазами по сторонам, остановился на парне-таксисте, которого только что разглядывал. Все же хотелось узнать, куда именно направляется этот капитан милиции.
— Браток, подвезешь? Вон за тем Москвичком.
— А что за ним тащиться, я и так знаю, куда он поедет.
— Откуда?
— Да он тут многим хвосты отдавил. Его и не трогают только из-за того, что папа большая шишка.
Вскоре мы остановились на окраине какого-то жилого квартала, возле множества гаражей. Таксист махнул мне рукой, показывая, где именно искать гараж этого человека, и тут же уехал, оставив меня одного.
Это место нельзя было назвать гаражным кооперативом, просто потому, что застройка явно указывала на то, что строили здесь без какого-либо плана, и чаще из того, что попадалось под руку. Многие постройки вообще оставляли желать лучшего, и приходилось удивляться тому, как подобные конструкции, вообще могли хоть что-то защитить. Честно говоря, будь у меня свой автомобиль здесь, я бы просто побоялся вообще оставлять его в гараже, который кажется, может развалиться от любого дуновения ветерка. Порой создавалось впечатление, что некоторые постройки вообще были собраны из хлама, найденного на какой-то помойке и собранные в кучу. Тоже самое, можно было сказать и о металлических гаражах сваренных из всего, до чего только могли дотянуться руки их хозяев. Один из таких гаражей впечатлил особенно. Было заметно, что весь он был сварен из списанных из какой-то больницы, рам и спинок от кроватей, а поверх облицован, проржавевшими порой насквозь металлическими листами найденными непонятно где. Особенно мне понравились несколько больших эмалированных крышек от кастрюль, вваренных в нескольких местах, и детский ночной горшок, закрывающий собой, наверное, от возможного дождя, повешенный на засов замок.
Хотя среди всего этого великолепия советского дизайна, встречались и довольно приличные образцы гаражного строительства. Один из таких гаражей, похоже, и принадлежал капитану юстиции, который когда-то и постарался упрятать меня за решетку на шесть лет. Построенный из вполне приличного хотя и не нового, красного кирпича, с капитальными стальными воротами
