Книга Кино. Потоки. «Здесь будут странствовать глаза…» - Александр Павлович Люсый
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Разумеется, это зрелище для совершеннолетних во всех смыслах этого слова – разные типы самодостаточных замкнутых интернатов, с аналогичной экономией страстей и строго расписанной во всех подробностях утопической повседновностью, вплоть до меню и одежды, что представляет собой игру знаков и фикций. На основе этих подробностей вполне можно соорудить этнографические деревни трех авторов, двигающихся вслед за их общей текстуальной клеткой от Р. Барта.
Своего рода геопоэтическая клетка, из которой выпущен на свободу, как птица, «Остров Крым» – в обмен на остров Кипр. По площади идут огромные, размером с авианосец каждый, сухопутно-морские буксиры-амфибии, построенные для того, чтобы отбуксировать остров Кипр в Баренцово море, чтобы подморозить счета. Такое, получается, теперь (не) место для утопии финансового рая.
Я не пытался записать свой сон во всех его утопических подробностях. Моя сверхзадача – предложить, вслед за А. Цветковым-младшим учредить парадный рынок снов, в частности, попробовать заменить денежный обмен между гражданами рассказыванием снов[216]. Подлинные ли это сны, или сочиненные – не важно. Главное, чтобы они нравились получателю. Такие вербализованные сны могут стать доминирующем в обществе валютой, и тогда развитие воображения и внутреннего зрения станет насущной необходимостью физического выживания. Внедрение подобных законопроектов, помимо образной критики рынка, позволяет декларировать свои цели – конвертация реальных человеческих возможностей как единственная справедливая валюта внутри новой («Кому мешало, что ребенок спит?») общности, с, увы, неизбежной и здесь иерархией, основанной на естественном распределении этой единственно справедливой валюты.
В массовую утопию альтернативной социальности превращается сейчас Интернет. Сопоставляя опыты по воздействию электричества на головной мозг и традиции шаманизма, С. Тетерин обнаруживает одинаковый принцип действия у древнего шаманского бубна и компьютерной программки deep, что позволяет сделать вывод о возникновении кибершаманизма. Поселиться сейчас в Электронной Утопии, где прошлое перепутано, а реально только ясное сегодня и желанное манящее завтра, легко хотя жить там постоянно и всерьез могут немногие. Составлена даже таблица управляемых электронных сновидческих путешествий в иные миры:
«АЛЬФА-РИТМ (7-12 герц) – это наведенное состояние «творческого поиска», полета интуиции, в котором идеально искать творческие решения. Человек глубоко расслабляется, и важные ответы приходят сами собой.
БЕТА-РИТМ (обычно 16–24 герц) – состояние сосредоточенности и активного бодрствования.
ДЕЛЬТА– (1–4 герц) и ТЕТА-РИТМЫ (4–7 герц) – это состояния глубокой медитации и расслабления. Нередко используются в качестве средства, стабилизирующего сон. Это наиболее сильные частоты для искусственного погружения в транс, для мощных и ярких галлюцинаций, напоминающих «осознанные сновидения»»[217].
В истории были примеры художественного и магического использования и более простых устройств, чем персональный компьютер. Поэт и художник Брайан Гайсин, друг Уильяма Берроуза, в молодости соратник сюрреалистов, более трети своей жизни провел в Марокко, а вернувшись оттуда, изобрел «Машину мечты, вращающийся металлический цилиндр с отверстиями, внутри которого находился источник света. Скорость вращения была рассчитана так, чтобы зритель наблюдал через опущенные веки «бинауральные вспышки» – на его мозг воздействовали все те же самые альфа-ритмы, вызывая состояние транса у наблюдателя, погружая в глубокие медитативные состояния с сильными галлюцинациями. Место этой «машины мечты» – в ретро-части парада, где-то рядом с первой пулеметной тачанкой Махно, первым применивший это самое совершенное устройство гражданской войны в своих попытках построить на Украине народную анархистскую утопию.
В своей доскональной конкретности утопия остается абсолютной рефлексией, в чистоте которой нет не только темных мест, но и их единства – мира как темного места[218]. В этом – непоследовательность критической рефлексии утопического сознания, явленного к примеру в лице классического мышления, где свершалась элиминация и поглощение иного. Тем самым в утопии выражается усталость сознания от бытия в чуждом мире, от открытости ему, от боли и страдания, непрерывной конфликтности и антиномичности. Утопия – возвращение в прекрасный мир, в удовлетворенность потребностей и желаний (в зависимости от их содержательного наполнения выделяют различные виды утопий), а самое главное – выражает усталость от Рока и от нерациональной и неподконтрольной фактичности. В этом ракурсе утопия – это мечта об ином – рациональном и справедливом – миропорядке, в принципе имеющем виртуальный характер. Утопическое сознание плодоносно: оно реализует множество миров, в которых, правда, можно и затеряться. Но с другой стороны, утопия уберегает от онтологического редукционизма и буквализма, позволяет реализовать открытость человека, предстающего странником по мирам утопического. Утопия – прерванное понимание
Как отметил А. Гуссейнов, философия задает утопические координаты культуры не тогда, когда она формулирует утопии в собственном (узком) смысле слова, описывая каким ей видится будущее. Философы создают свои утопии в процессе формулирования самих своих учений и систем. К примеру, Платон утопичен не только тогда, когда он изображал идеальные состояния общества и писал «Государство». Прежде всего он утопичен в учении об идеях. Проблема, перед которой стоит философия, – та же самая, перед которой стоит современное общество. Она заключается в отсутствии идеальных перспектив, всеохватывающего, философски осмысленного и аргументированного идеала, вдохновляющего практические усилия по совершенствованию форм жизни. Старая утопия, делавшая ставку на счастливое преображение мира через посредство науки и техники, потерпела крах, новая утопия не выработана.
Общество собирается привыкать к укороченности и несовершенству земного существования, а философия – обходиться без метафизики и прорыва к трансценденции. Возможно ли это, есть ли место для философии в мире, который не собирается быть совершенным, в котором нет места утопии? И может ли сама философия оставаться плодоносной, если она отказывается от конструирования идеальных моделей человека и мира? Можно предположить, что именно в этом, в отказе от утопий, в утрате морально-возвышающего пафоса заключается кризис современной философии. Сам факт этого кризиса косвенно подтверждает мысль, согласно которой жизненность философии заключается в сверхжизненности ее духовных конструкций. Вопрос о будущем философии есть вопрос, о ее способности снова открыть это будущее – сформулировать новые идеалы, новую утопию[219].
Другая позиция выражена Б. Гройсом: Мы больше «не можем повстречаться с утопией и познать ее на опыте, потому что мы уже в ней пребываем». Поэтому «время (само)модернизации как время повторения изначального утопического жеста (само)редукции обнаруживает себя как время, растраченное впустую, лишнее»[220]. Дан ответ на ранее прозвучавший из уст бразильского поэта А. ди Кампуша вопрос: «Не следует ли вместо термина «пост-современность» употреблять термин
