Книга Альма. Ветер крепчает - Тимоте де Фомбель

скажите как есть.

Счетовод глубоко вздыхает.

– Когда два года назад ваш отец призвал меня в помощники, причиной было катастрофическое положение дел.

– Катастрофическое?

– У вашего отца не хватало средств для той жизни, которую он вёл.

– О какой ещё жизни вы говорите? – возражает Амелия. – Отец каждый божий день ходил в одном и том же платье. Он отдавал его в починку на улице Карм. Я же с восьми с половиной лет удлиняю траурные наряды. Единственные заметные траты в этом доме – на энциклопедии и морские карты.

– Война с Англией сильно повредила делам вашего отца. Ему приходилось отправлять суда под иностранным флагом…

– Не рассказывайте мне про дела отца, я знаю каждую строчку в его учётных книгах. Дела шли превосходно. Даже во время войны в Америке англичане не захватили ни один из его кораблей.

– Вы знаете его доходы, мадемуазель Бассак, но нужно также знать, во что ему обходилось всё то, что он имел.

– Действительно. Об этом мне ничего не известно, потому что все расходные книги у вас. А мне все отвечают, что девушке из хорошей семьи незачем знать о низменных расходах по хозяйству и сколько платят кучеру.

– Я точно так же никогда не видел этих книг, мадемуазель. Вот чего вы не знаете.

– Так зачем вы тогда нужны?

– Я должен вам кое-что сказать…

– Так говорите прямо, что должны, без ваших вводных слов о словах.

– Ваш отец уже год как не платил мне.

– Мм?

– Я на него не в обиде. Мне посчастливилось получить небольшое наследство от родственников со стороны матери. Я оставался при господине Бассаке из преданности.

– Какое благородство, – говорит Амелия недоверчиво.

– Действительно, за минувший год нет никаких отметок о вашем жалованье, – признаёт нотариус. – Однако с каких пор счетоводы соглашаются работать даром, а главное – не имея доступа к половине счетов нанимателя?

– Наверное, вы правы, мне стоило уйти…

Секунду он думает, потом прибавляет:

– Но я не бросаю человека, когда он падает.

Амелия отводит взгляд.

– Однако, – спрашивает нотариус, – как можно потратить за несколько лет миллионы, не возводя замков, не разбивая парков и не спонсируя художников или оркестр?

– Я не знаю, – отвечает Ангелик. – Очевидно, господин Бассак унёс с собой большую тайну.

– Что, простите? – вздрагивает Амелия. – Какую тайну?

Нотариус дипломатично подхватывает:

– Полагаю, господин Ангелик имеет в виду – не так ли? – что ваш отец, вероятно, вёл более сложную жизнь, чем мы предполагали.

– Женщины? – восклицает Амелия. – Любовницы? Тайные дети?

Нотариус уязвлённо поджимает губы.

– Никогда, мадемуазель, я бы не позволил себе подобных слов.

Амелия обходит стол кругом.

– И отчего же не сказать тех слов, которые вертятся у вас на языке? Женщина… Вы ведь знаете, что такое женщина, господин Бурназо? – спрашивает она, подходя к нотариусу. – Или мне вас просветить?

Ангелик рядом с ним смотрит на лодыжки Амелии под краем чёрного платья. И пытается перевести дух.

– Необходимо сохранять спокойствие, – говорит он.

Амелия перекидывается на него:

– А вот вы, Ангелик, почему-то нервничаете… Вы уверены, что рассказали нам всё?

Счетовод чудом удерживается от ответа. Амелия отходит на шаг.

– Взгляните, что у вас всё-таки есть, – говорит он ласково. – Не сказать, что это совсем уж ничего, Амелия.

– Не зовите меня по имени.

– У вас, мадемуазель, есть этот дом в Ла-Рошели, есть плантация в Сан-Доминго и, наконец, корабль где-то в Атлантике, прибыль с которого позволит вам продержаться первое время.

При этих словах нотариус распрямляется на стуле; он бледнее прежнего. Из стопки выскальзывают ещё бумаги. Настоящий листопад. Нотариус пнул кожаный портфель, лежащий на полу, будто надеясь, что тот придаст ему духу.

– Мда… Как раз об этом я должен поговорить с вами, – произносит он едва слышно.

– Кажется, – говорит Амелия, снова усаживаясь за

стол, – это не все хорошие новости на сегодня.

– У вас во дворе ожидают два господина. Вы ведь знаете, не так ли, что судовладелец никогда не отправляет торговую экспедицию единолично.

– Спасибо, я знаю.

– Эти господа вложили сто тысяч ливров в снаряжение «Нежной Амелии».

– Пусть не волнуются. По прибытии корабля они получат всё, что причитается, – говорит Амелия. – Судно вернётся в Ла-Рошель до конца года. Тогда и подведём итоги.

– Они просят о другом.

– То есть?

– В договоре есть пункт, согласно которому в случае исчезновения одного из компаньонов второй может незамедлительно получить назад вложенную в предприятие сумму.

– Незамедлительно?

– Считая с сегодняшнего дня.

– И… Вы же не хотите сказать, что именно за этим они и пришли?

– У них есть сомнения касательно…

– …способности четырнадцатилетней девушки управлять делами отца? Правильно?

Амелия подходит к окну.

– Хочу посмотреть, что это за благородные души.

Она прижимается лбом к стеклу и оглядывает двор.

– Надо же, ко мне гости! Господин де Сирьер с сыном!

Она оглядывается на нотариуса.

– Только не говорите…

– Да. Это они. Хотят получить свои сто тысяч ливров.

Амелия не может сдержать смеха. Она открывает окно, несмотря на январскую стужу.

– Господа, не мёрзните у крыльца. Поднимайтесь в тепло. У нас камин топится. Скажите слугам, что я вас жду.

Двое стоящих во дворе мужчин поднимают головы. Втиснутые в шубы и перетянутые шарфами, они похожи сверху на близнецов. Из-под совершенно одинаковых шапок на выдровом меху таращатся оторопелые глаза.

Амелия закрывает окно. Нотариус кашляет.

– Думаю, эти господа не хотели говорить с вами напрямую.

– Мило. И сколько мужества!

Теперь Ангелик не может отвести глаз от собранных на затылке волос Амелии Бассак. Откуда такая сила? Осиротевшая, разорённая, униженная – она никогда не была так ослепительна.

Через несколько секунд Сирьеры, отец с сыном, входят в кабинет. Из-за обуревающих их чувств они позабыли снять свои меховые шапки и шубы.

– Оставьте своих зверей у камина, а то они мне ковры замочат.

Господа не сразу понимают смысл её слов. Потом переглядываются и складывают шапки поближе к огню. Своё состояние они сколотили на шкурах выдры, когда стали завозить их миллионами с Мексиканских островов. Они носят их в любое время года и во всех мыслимых видах. Поговаривают, что даже бельё у них из выдры, мехом внутрь.

– Садиться я вас не приглашаю, – говорит Амелия, – потому что знаю, вы торопитесь.

Она улыбается обоим.

– Похоже, вы беспокоитесь из-за корабля, который носит моё имя. Весьма сожалею.

– Отец хочет получить назад свои деньги, – смело начинает юный Шарль.

– Сто тысяч ливров?

– Сто тысяч и проценты, – поправляет юноша.

– Конечно. Гроши тоже деньги. Вы правы, мой мальчик.

Шарль краснеет.

– Вы знали, что за три дня до Рождества ваш отец обсуждал с моим планы помолвки?

– По… помолвки?

Он краснеет ещё больше.

– Вот-вот, – говорит она, – я, как