Книга Динозавры тоже думали, что у них есть время. Почему люди в XXI веке стали одержимы идеей апокалипсиса - Марк О’Коннелл

мы изо всех сил старались сделать так, чтобы ей было прохладно. Сидя в крошечном тенистом дворике с чугунной мебелью и растениями в горшках, мы пили кофе и фруктовый сок со льдом, удивляясь внезапному средиземноморскому характеру наступившей жизни.

Моя жена напомнила мне, как мы покупали этот дом и хозяева предупреждали нас о том, что на дворик попадает мало солнечных лучей. Это было бы преимуществом в жаркую погоду в Южной Европе. «А в Ирландии солнца мало», – смеялись они.

– И вот мы здесь, – сказала она, – прячемся от жары, как пара сицилийцев.

– Да, – согласился я, – вот мы здесь.

Это было и смешно, и совсем не смешно.

Потому что, как бы ни была приятна теплая погода, ее нельзя было воспринимать как безоговорочное благословение. Каждый день в новостях появлялось что-то, что заставляло задуматься. Во второй раз за последние три месяца правительство объявляло красный уровень опасности, на этот раз из-за угрозы лесных пожаров. Ввели ограничения на водопользование. Таблоиды, очевидно с целью рекламы, упивались рассказами о том, что недостаток влаги в почве приведет к значительному снижению урожая картофеля, и следовательно, в следующем году страна, по всей вероятности, будет страдать от «нехватки чипсов». Это был комический перепев ирландской истории – великого картофельного голода[106]. Сначала как трагедия, потом как фарс[107]. Смешно и совсем не смешно.

В вечерних новостях, на первых полосах бульварных газет, карты Европы пылали красным цветом. Шведское правительство обратилось к другим странам Евросоюза с просьбой помочь справиться со свирепствующими лесными пожарами за Полярным кругом. Я смотрел на телефоне стримы полыхающих сосновых лесов, тушения пожаров с самолетов и вертолетов, сбрасывающих феерические потоки воды на горящую землю. В голове крутился термин «арктическая жара» – абсурдность, которая с легкостью могла закоротить мышление.

То, что лесные пожары случились за Полярным кругом, было, казалось, самым важным фактом в мире. Это было то, о чем мы никогда не должны были думать или говорить. Но что-то в этом факте и в бесконечном потоке других, более или менее ужасающих фактов делало его почти невозможным для усвоения. Теперь подтекст каждого новостного заголовка, каждого push-уведомления был таков: мы окончательно и бесповоротно облажались.

Арктические лесные пожары. Это событие взрывало поверхность, горело в сухой жаре сверхдетерминации. Как-то слишком в лоб.

Тем временем в Греции десятки людей погибли в лесных пожарах на морских курортах в районе Афин. Сотни людей бросались в океан, спасаясь от огня, бушевавшего на ветру со скоростью шестьдесят миль в час. Многие не добрались до воды и сгорели на берегу, а многие утонули. Улицы были обезображены обгоревшими остовами машин, все еще с ключами в замках зажигания. Владельцы массово бросали их, чтобы спастись от надвигающегося ада.

Это была катастрофа в прямом смысле слова, необратимая и абсолютная, лежащая на самом виду. Если бы вы спросили, как у меня дела, я честно ответил бы вам только то, что за Полярным кругом полыхают лесные пожары. Это было действительно все, что можно было сказать про жизнь в тот момент. Но человечество, как выразилась знаменитая птица из «Сожженного Нортона» Т. С. Элиота[108], не в состоянии вынести слишком много реальности.

В том году несколько месяцев я делил офис с экологом. Она консультировала корпорации о том, как они могут сделать свой бизнес более экологически ответственным. Однажды за обедом я сказал ей, что не верю в идею корпоративной экологической ответственности и в то, что люди, живущие более сознательно и ответственно с точки зрения их воздействия на окружающую среду, могут в данный момент оказать хоть какое-либо значимое влияние на то, к чему мы движемся.

– Я чувствую, что мы в полной заднице, – обобщил я сказанное. – Мы в заднице?

Хотя это не то чувство, которое она хотела бы транслировать своим корпоративным клиентам, призналась она, но да, мы в заднице. Единственный способ, которым наш вид способен замедлить движение к катастрофе, – это установить благожелательную глобальную диктатуру, чтобы ограничить углеродные выбросы в атмосферу. Но такое решение казалось ей маловероятным.

– Большее, на что мы можем надеяться, – сказала моя собеседница, – это что мы сумеем найти способы защиты от худших последствий того, что грядет. Сложим дамбу из мешков с песком.

– Когда говорим «в заднице», мы говорим об одном и том же? – уточнил я. – Я имею в виду крах цивилизации.

– Люди часто спрашивали меня, – сказала она, – о перспективах Ирландии в свете изменения климата. Я же отвечала, что нам очень повезло во многих отношениях, что мы находимся в маленькой группе стран (Новая Зеландия была в их числе), которые вряд ли пострадают от катастрофических последствий таяния полярных ледников, смены климата на более жаркий и сухой. Люди понимают это как «все будет хорошо» и считают, что им надо стать более самодостаточными.

Но это заблуждение. В конце концов, что значит «у нас все в порядке», когда весь мир тонет или в огне? Мы маленький остров с береговой линией в полторы тысячи километров и армией, которая совершенно неспособна противостоять любому вторжению. По мнению моей собеседницы, мы будем зависеть от доброй воли других стран, чьи народы голодают, тонут, горят. Мы точно не будем в порядке.

Однажды в июле на первой полосе газеты Sun появилась огненно-красная карта аномальной жары в Европе и Северной Америке. Заголовок гласил: МИР В ОГНЕ. На карте были изображения поменьше: ад в Греции, выгоревшая трава в лондонском парке. (Над схемой горящего мира красовалось объявление о конкурсе, в котором читатели могли выиграть домик-прицеп, «подробности на странице 24».)

В те дни люди часто произносили фразу «новая норма», хотя было непонятно, как вообще может быть нормально то, что мир в огне.

В то время в нашей жизни особое место занял звук воды – мы воспроизводили его на стереосистеме в спальне, в наушниках, в машине на автостраде, чтобы убаюкать ребенка. Часто играл плейлист под названием «Океанские звуки Мартас-Виньярд». Наша жизнь была настолько пронизана этими записями, что мы решили когда-нибудь свозить дочь в настоящий Мартас-Виньярд, чтобы послушать ее любимые треки в реальной обстановке. («О, “Бухта Ламберта” – абсолютная бомба», – говорили мы при первых звуках «Бухты Ламберта».) Нас самих успокаивали и заряжали звуки тихо плещущегося прилива или ревущих волн.

А иногда нет. Бывало, я расхаживал взад и вперед по нашей спальне, прижимая дочь к груди, мягкое маленькое существо, журчание и плеск океана рвались из динамиков, и в какой-то момент звук становился зловещим – я представлял, как морская вода устремляется вверх по лестнице и в