Книга Изгой Великий - Сергей Трофимович Алексеев

доселе, мирным, образом усмирив все подвластные народы. С собою в обозе он возил несколько рабынь-наложниц и почти не расставался с любовником своим Павсанием, который не только тешил его плоть на привалах, но ещё был и телохранителем. Однако они не приносили нужного удовольствия, напоминая ему походный ужин из полусырой конины, зажаренной над костром: сверху горелое, внутри кровавое и жёсткое. Царю хотелось царского стола и царской мягкой пищи. Он мыслил по возвращении войти к Олимпии на ложе, даже невзирая на змей, однако же когда вошёл, то не признал жены и был смущён, поражён её безобразным видом – бремя вздымалось к подбородку! Обритые космы отросли всего лишь на вершок, а по лицу расплылись нелепые коричневые пятна!

На сей раз ползучих гадов в опочивальне царицы не было, но лучше бы они кишели на ложе, как в серпентарии!

Первым желанием было убить её, и, пожалуй, в порыве ярости он бы расправился с женой неверной, но Миртала сказала так, словно заключила себя обережным кругом:

– Уйми свой гнев, государь! Зачатие невинно и непорочно. А сын, мною рождённый, будет похож на тебя!

Охваченный смятением, Филипп бежал в покои своих наложниц, пустых и истосковавшихся по ласкам мужа. Однако же, притомлённый жаркими дорогами, Македонский Лев недолго вкушал сладость их ласк и тел, забылся крепким сном. Да почивал недолго, ибо жены, не поделив привилегий, кому лежать рядом, – третьей, Филинне, всё время не хватало места, – разодрались в опочивальне и пробудили царя. Когда же он прогнал всех до одной, обиженные, они в тот час же помирились и, прокравшись к спящему Филиппу, устроились возле ложа и уже дыхнуть боялись.

Проспавшись, Македонский Лев ощутил в себе силу могучую и принялся было сам заигрывать с наложницами, но те, сговорившись, уходили от ласк, выскальзывали из рук, устраивая весёлую забаву. И словно в шутку, хитрая Эвридика сказала, что к исходу таргелиона тоже могла бы родить ему наследника, коль, нарушивши запрет, пробралась на башню и воспользовалась бы чарами волхва Старгаста.

– И я смогла бы зачать! – смеялась Меда.

– И я! – воскликнула красавица Филинна. – Взошла бы к чародею и понесла!

– У каждой бы к празднику рождения Аполлона было по сыну, – добавила Эвридика. – А у тебя, Филипп, три наследника, рождённых в один день и час. И стал бы ты самым счастливым царём! Правда, рассудить, кто старше, кому наследовать трон, тебе было бы трудно…

– Я бы вам поверил, – хмуро молвил царь, – коль в точности не ведал истины. Сей чародей – скопец!

– А кто в сём убедился? Ты самолично, царь?

– Придворный врач.

– Волхв навёл порчу! Излукавил твоего врача!..

– И сам я зрел! Старгаст оскоплён царской печатью…

– Откуда же брюхо у царицы? Нам ведомо, ты к ней не входил!

Филипп и сам терзался этим вопросом, не желая верить в сказ о непорочном зачатии.

– И что же, Олимпия поднималась к волхву на башню? – спросил он.

– Трижды, день за днем! – Наложницы воспряли. – Вначале тайно, ночью…

– Потом, утратив приличие царицы и жены твоей, господин, ходила днём, вечером!

– И, зачав, сделалась надменной! Высокомерной!

– Мы посчитали срок – через три дня должна родить!

– А бремя сделало её нелепой, на лике пятна, словно траур, коричневые!.. Знать, мертворождённым будет дитя!

– К тому же волхв лишил её волос!

– У самого же отросли, ровно у Аполлона, золотые кудри…

– И верно, уд отрос!

И чуть ли не в хор сплелись их голоса:

– Он опозорил и жену твою, и над тобой, государь, потешился, придав Миртале вид безобразный! Обрил ей голову! Снял космы!

Лепетали, шептали и шипели, обвив Филиппа, словно гадюки. Он внимал и наполнялся гневом. А жёны ещё пуще ввергали его в сомнения.

– Сей мерзкий чародей хоть и сам брит был, подобно скопцу, да суть не скопец! Твоя неверная лукавая жена вернула ему мужскую силу. Кормилица Мирталы зелье принесла от купцов, из Индии. А она всыпала в вино и понесла волхву. Тот вкусил, и ныне плоть его могучей сделалась. Позри, коли не веришь!

Он вырвался из пут их рук ласкающих, стряхнул с себя остатки неги и стал Македонский Лев. Взявши с собой лишь добытый в бою широкий скифский засапожный нож, он прыжками достиг башни и крадучись пробрался на третий ярус, где пребывал волхв. А Старгаст тем часом сидел меж зубьев на забрале, взирал на солнце и болтал ногами.

– Ну, здравствуй, царь, – сказал непринуждённо. – Коль нож в твоей руке, должно быть, карать меня пришёл… А слух по Македонии бежит, ты образумился и стал покладист, дружелюбен, исполняя мой наказ снять с себя проклятие. Или лжёт молва?

Филипп встал за его спиной и был готов всадить лезвие меж лопаток звездочёта. Но тот обернулся, стащил с головы личину льва и встряхнул кудрями:

– Напрасно не поверил своей жене. Я подтверждаю: зачатие непорочно, а она невинна. Послушал своих наложниц, государь? Да зря! Они злоязыки и лютуют оттого, что владыка Раз избрал для рождения своего сына лоно Мирталы, а не их мерзкие чрева…

– Не верю я!..

– Всё оттого, что своих богов отринул, а новых не обрёл. Но от твоего неверия мир не изменится…

– Я тебя зарежу, волхв! – воскликнул ослеплённый негодованием царь.

– Зарежешь, и твоя жена рабичича родит, – невозмутимо промолвил тот. – Ровно через три дня, на праздник Аполлона. И будет образом в тебя! Хромой, с единым глазом, ровно циклоп, и ещё заячья губа… Коли пожелаешь – испытай, верно ли я предсказал.

Казнящая рука слегка ослабла.

– Отчего же хромой? И без глаза? Когда я цел!

– От вражеской стрелы лишишься глаза, а дротик разобьёт колено… И будет это скоро, царь. Таковым же и наследник будет, коль помешаешь мне.

– Но зачем ты снял космы с головы Мирталы? – спросил он то, о чём не собирался спрашивать.

– Не сними волос, она бы родила не земного сына Божьего, а Бога.

– Бога?..

– Так говорят мне звёзды… А ты знаешь, царь, всякая жена хоть и лишена ума, но подвольна силам божественным. Через свои космы связана с небом… Тебе ведь нужен наследник престола, а не бог? Коих и так довольно. Родись твой сын богом, Македония останется без великого и могущественного царя.

– Отчего же она должна родить рабичича?! Если убью тебя?!.

– От неблагоприятного расположения светил на небосклоне.

– Не верю! – прорычал царь. – Ты посмеялся надо мной!

– Добро, зарежь и испытай, – промолвил волхв так, словно речь шла не о его жизни. – Проклятие возвратится и вновь падёт на тебя и на Мирталу. Подумай, кого ты хочешь? Гоя,