Книга Жук - Ричард Марш

Давай же поднимайся!

Оглядевшись, я увидела Питера – он стоял позади меня, совсем неподалеку. Дворецкий явно был поражен моим необычным поведением и последовал за мной – возможно, чтобы убедиться, что моя доброта никак себя не окупит. Я обратилась к нему.

– Питер, отправьте кого-нибудь немедленно за доктором Коутсом!

Доктор Коутс жил совсем рядом, буквально за углом. Стало ясно, что тот факт, что неизвестный мужчина пришел в себя, настроил полисмена на скептический лад по поводу серьезности его состояния – даже несмотря на то, что тот снова погрузился в беспамятство. Поэтому я решила, что самое время выслушать мнение на этот счет компетентного специалиста.

Питер уже отправился было выполнять мое распоряжение, когда незнакомец внезапно снова пришел в сознание – если конечно, так можно сказать. У меня по этому поводу были некоторые сомнения. Он повторил свои прежние действия: принял сидячее положение посреди грязной лужи, вытянул вперед руки, неестественно широко раскрыл глаза (при этом у меня возникла уверенность, что он ничего не видит). Затем его тело сотрясла мощная конвульсия, и он выкрикнул так, как может кричать только человек, испытывающий смертельный ужас:

– Пол Лессингем, берегитесь – берегитесь!

Это его восклицание для меня расставило все точки над «i». Мне стало очевидно, что здесь есть какая-то тайна, которую необходимо разгадать. Неизвестный дважды назвал имя Пола – причем в исключительно странной манере и контексте! Мне необходимо было выяснить, почему он это сделал и что стоит за его восклицаниями. Я просто обязана была разобраться, какая существует связь между несчастным незнакомцем, находящимся в самом жалком состоянии, и Полом Лессингемом. Должно быть, само Провидение привело его к дверям моего дома. Возможно, он выступал в роли ангела-хранителя, сам не подозревая об этом. Мгновенно все обдумав, я приняла решение.

– Питер, поторопитесь пригласить сюда доктора Коутса. – Питер шепнул что-то на ухо лакею, и тот мгновенно пустился бежать со всей прытью, на которую только были способны его ноги. – Констебль, я забираю этого человека в дом моего отца. Пусть кто-нибудь из мужчин поможет перенести его внутрь.

Желающие помочь тут же нашлись, причем более чем в достаточном количестве. В вестибюле я снова обратилась к Питеру:

– Папа еще в постели?

– Мистер Линдон просил меня передать, чтобы вы не ждали его к завтраку. Он распорядился принести ему завтрак наверх.

– Что ж, хорошо. – Я кивнула в сторону несчастного, которого в этот момент несли через вестибюль. – Вы ничего не скажете папе об этом, если только он сам вас не спросит. Вы меня понимаете?

Питер облек утвердительный ответ в форму поклона. Наш дворецкий всегда отличался большим тактом. Он прекрасно знал, что у меня бывают свои странности и прихоти, и если мой отец когда-либо узнавал о них, вины Питера в этом никогда не было.

Доктор Коутс появился в доме почти одновременно с незнакомцем.

– Его нужно искупать, – заявил он, едва взглянув на неизвестного.

Доктор, несомненно, был прав – мне еще никогда не приходилось видеть человека, который нуждался бы в воде и мыле так остро, как неожиданный гость. Затем Коутс осмотрел несчастного. Я внимательно наблюдала за его действиями. Гость не подавал ни малейших признаков жизни.

– Он что, мертв? – не выдержала я.

– Скоро будет – если его не покормить. Этот человек крайне истощен, он буквально умирает от голода.

Доктор поинтересовался у полицейского, есть ли у него какие-то сведения о пациенте, и получил крайне невразумительный ответ. Оказалось, что к констеблю подбежал мальчик и стал кричать, что на улице лежит мертвый человек. Констебль последовал за ребенком и обнаружил незнакомца на мостовой, в бессознательном состоянии. Больше полицейский ничего сообщить не смог.

– Скажите, что с ним все-таки? – спросила я у доктора, когда констебль ушел.

– Не могу сказать. Возможно, каталепсия, но, может быть, и нет. Когда мне удастся это выяснить, можете поинтересоваться еще раз.

Доктор Коутс всегда был грубоват – со мной, как мне кажется, особенно. Помнится, как-то раз он пригрозил надрать мне уши. Когда я была маленькой, я часто думала о том, как было бы здорово надрать уши ему самому.

Понимая, что выяснить что-либо у незнакомца, находящегося без сознания, не удастся, в том числе по поводу его загадочных упоминаний имени Пола, я отправилась наверх. Оказалось, что отец, по его мнению, испытывает жестокий приступ подагры. Но, поскольку он с большим аппетитом поглощал весьма обильный завтрак, в то время как у меня до сих пор не было во рту даже маковой росинки, я решила, что его состояние, скорее всего, не настолько тяжелое, как ему кажется.

Я ничего не рассказала ему о найденном на улице человеке – чтобы не вызвать обострения приступа. Когда отец находится в подобном состоянии, любая мелочь может привести к ухудшению.

Глава 26. Отцовское «нет»

Пол выступил в палате общин с одной из самых блестящих речей, которые он когда-либо произносил, а я поссорилась с папой. К тому же я почти поссорилась с Сиднеем.

Проблемы Сиднея – просто ерунда. Он все еще продолжает настаивать, что влюблен в меня, хотя с того момента, когда он накануне вечером «сделал мне предложение», у него было достаточно времени, чтобы успеть разлюбить меня и увлечься поочередно дюжиной других девушек. Однако он, похоже, старается доставить мне максимум неприятностей. Я, собственно, ничего не имею против – «неприятный» Сидней почти так же мил и обходителен, как Сидней в любом другом состоянии. Но когда он начинает метать отравленные копья в Пола, мне это не нравится. Так или иначе если он считает, что его нападки на моего избранника или злобные намеки в его адрес хоть на йоту ухудшат мое мнение о Поле Лессингеме, то, значит, у Сиднея Атертона еще меньше мозгов, чем я полагала. Между прочим, сегодня вечером Перси Вудвилл тоже предложил мне руку и сердце. Это, конечно, не бог весть какое событие, учитывая, что он за последние три года делал это множество раз. Однако в сложившихся обстоятельствах его поступок все же вызвал у меня некоторое раздражение. Впрочем, я уверена, что если он и в самом деле хоть немного неравнодушен ко мне, то не станет исходить ядом только потому, что я предпочла другого мужчину.

Что же касается папы, тот тут все очень серьезно. Мы с ним впервые открыто скрестили шпаги, и мне кажется, что, фигурально выражаясь, защитные наконечники с наших клинков сняты. Сегодня утром он произнес всего несколько слов, причем сделал это, не глядя на меня. Он, в частности, сообщил, что вечером Пол должен выступить (как будто я этого не знала!), и с яростью принялся поливать его грязью, причем в таких выражениях, которые, на мой взгляд, джентльмену употреблять не пристало. Могу себе представить, что бы он подумал или сказал о другом мужчине, позволяющем себе подобные выражения в присутствии женщины. Однако сам он постоянно это делает. Так или иначе я в ответ промолчала, хотя меня подмывало указать ему, что он делает то, за что сурово осуждает других.

Но сегодня вечером мы все же сцепились.

Конечно же, я отправилась послушать Пола – то есть сделала то же, что делала много раз до этого. После своего выступления Пол подошел ко мне, чтобы забрать из ложи. Ему пришлось оставить меня буквально на минуту, чтобы с кем-то переговорить. И тут я увидела в вестибюле ухмыляющегося Сиднея! У меня возникло острое желание его ущипнуть. Когда я уже окончательно собралась вцепиться пальцами ему в руку, вернулся Пол – и, конечно же, Сидней тут же обрушился на него со злобными нападками. Мне было ужасно стыдно, а Сиднею Атертону – ни капельки. Мало того что Пол подвергся словесной атаке мистера Атертона в тот самый момент, когда занимался укреплением фундамента славы собственной страны, – вдобавок появился и мой отец. Он решил увести меня от Пола. Разумеется, он мог об этом даже не мечтать. Само собой, я вместе с моим избранником направилась к карете, предоставив отцу решать, как ему поступить – оставить нас в покое или же последовать за нами. Отец предпочел не преследовать нас, но тем не менее умудрился приехать домой через какие-то три минуты