Книга Кусочек жизни. Рассказы, мемуары - Надежда Александровна Лохвицкая

троякая: физическая, нравственная и политическая».

К какому разряду принадлежит наш патриотизм?

Чтобы в этом разобраться, нужно вспомнить моменты, в которые удалось нам уловить проявление этого редкого для нас чувства.

Отметив историю с сибирскими рыбами, которая иллюстрирует самое непосредственное, бессознательное патриотическое состояние духа, попробуем поделиться нашими личными наблюдениями.

Мицкевич сказал, что отчизна — это как здоровье: только тот может оценить ее, кто ее потерял навеки.

Поэтому и будем говорить только о наших впечатлениях от эмигрантских патриотов.

Конечно, не любовь к Отечеству, классифицируемая Карамзиным как любовь «политическая», интересует нас. Не кружки по познанию России имеем мы в виду. Внимание наше привлекает именно самое непосредственное патриотическое чувство. Патриотизм не как сознание, а как чувство…

Так вот, начнем вспоминать.

Первый этап беженства — Константинополь.

Все новое, все невиданное, пестрое, звонкое, радостное. После запутанной, голой, драной, рваной России последних месяцев — кажется, будто попали на карнавал. Ходишь по улицам, спустишься к Галате — галдеж, суета, и вдруг картинка из восточной сказки: из узкой щели каменных ворот, надменно задрав голову, тихо ступая, выходит верблюд. На них навьючены цветистые полосатые ткани. У одного на переносице большая бирюза. Вылезли из щели, прошли мимо трамваев, автомобилей, свернули в боковую улицу и исчезли как сон.

В маленьких харчевнях на подоконниках пирамиды ободранных бараньих голов, голые черепа. Точно картина Верещагина «Апофеоз войны». А зайдешь — там мудрые муллы в зеленых чалмах библейски-медленно и важно разламывают хлеб и вкушают, разрывая мясо руками. Так библейски-медленно и важно вкушал, вероятно, Авраам под дубом Маврийским.

А в более изысканных ресторанах механически поворачивается вертел с душистым кебабом и толстый хозяин-турок с феской на боку готовит плов. Дымятся крошечные чашечки кофе…

«Наши» ловят меня на улице.

— Где это вы пропадаете? А мы нашли — представьте себе! — русскую столовую. Нам на завтрак дали настоящие русские битки в сметане. Ну кто бы подумал! Мы никуда и не уходили, так и просидели до обеда. А на обед дали русский борщ с ватрушками. Завтра опять пойдем на весь день.

Так и просидели они в русской столовой полтора месяца. Один из них пошел было посмотреть знаменитый базар, да с полдороги вернулся. Боялся опоздать к завтраку.

— Обещали грибы в сметане и гречневую кашу.

И вот мы в Париже.

— Пойдем к Б-ским. У них русский повар. Будет борщ.

— Звали обедать М-о. У них русский повар. Будут блины и борщ.

— Приходите к К. У них борщ.

Сплошной борщ.

Время шло.

— Да, дорогая моя. Кое-чему мы их все-таки научили. Во всех больших ресторанах можно борщ заказать.

Вспомнился Карамзин.

Рассказывают:

— Живет у парка Монсо русская купеческая семья. Одиннадцать человек. Живут двенадцать лет. Деток вырастили. Никто ни слова по-французски, вся прислуга русская, и каждый день деревянными ложками щи хлебают. Вот какие крепкие люди. Патриоты. И вся жизнь у них по старому стилю. И если письмо пишут, так помечают старым стилем. Зовут, например, обедать «в будущее воскресенье» и посылают письмо 15 октября, а помечают 1-м. Получит человек и никак понять не может — на какой же он день приглашен. А то так напишут: «Приходите на Парасковею Пятницу чайку попить».

А какая такая Пятница и как ее в Париже рассчитать и у кого узнать?

Начинают справляться:

— Нет такой святой, Святая была Парасковея, а Пятница — это что-то языческое.

— Пятница у Робинзона был.

— А как же «сухо дерево завтра пятница»?

— Ну, это уж давно разъяснено. Взад не пятиться. Никакой пятницы там нет.

— Все это отлично. Разъяснено так разъяснено. А вот когда я к Трофимычу в гости зван, вот это кто мне разъяснит? Трофимыч человек нужный, не могу я на его приглашение не отозваться. А спросить его неловко. Еще подумает, что я нехристь. Раз пишет прямо на Парасковею Пятницу, значит, уверен, что и я этот день знать должен.

— Да идите просто в следующую пятницу, да и кончено.

— А вдруг Парасковея Пятница вовсе не в пятницу. Вдруг это только прозвище, а день ее, скажем, во вторник. Тогда что?

Праздновал Трофимыч именины сына, звал в гости загодя.

— Помните, отметьте денек, чтобы не забыть, на Алешкины именины пирожка с капустой откушать. Не придете — кровно обидите. Мы его празднуем на «Алексея с гор вода». Не того, не другого, а «с гор вода». Так и запомните. А не придете — обижусь.

Вот опять загвоздка. Ну у кого в Париже под рукой святцы? Да и в святцах все кратко, там ничего такого не найдешь. А признаться, что не знаешь, — неловко и неполитично. Выйдет, будто не русский и не патриот.

А Трофимыч густой патриот. Он из патриотизма за двенадцать лет жизни во Франции запомнил только одно «шамбр где депюте». Одно это «шамбр» на всю семью, на все одиннадцать человек.[85]

Так и живут.

Между прочим, ни на одну русскую организацию не жертвуют никогда ни сантима.

— Не такие нонеча времена.

В Россию возвращаться не собираются, даже если все «перевернется».

— Жди еще, пока все наладится. Жить и тут можно.

Так вот применительно к Карамзину: какова эта любовь наша, если вычеркнуть политическую? Физическая или, может быть, нравственная?

Чучело

Рождественский ужас

Мы многое знаем о людях подсознательно.

Самый полезный для нас человек иногда бывает почему-то неприятен, несимпатичен, не хочется иметь с ним никакого дела. Такие люди приносят несчастье. Вероятно, потому, что в их присутствии чувствуешь себя неуютно, пересиливаешь себя, чтобы не раздражаться, скрыть свою неприязнь. И на это усилие тратится некоторая энергия, отвлекается внимание, и, конечно, дело, на которое это внимание должно было быть направлено, от этого страдает.

Таких несимпатичных людей мы стараемся избегать.

Но кроме людей, каждый человек окружен вещами, о таинственном влиянии которых он ни на минуту не задумывается. А между тем, многие дамы замечают, что то или другое платье приносит несчастье. Платье иногда бывает очень красивое и к лицу, а наденешь его — и проскучаешь весь вечер. Тот, для кого наденешь, не придет. Либо придет, да не подойдет. А и подойдет, так не обрадуешься — скажет что-нибудь неприятное.

Но платье — это дело очень заметное. Между тем, человек вносит в свой дом бесконечное количество всяких предметов, проследить влияние которых иногда очень трудно, прямо даже невозможно. Вот, например, прислали вам из магазина лампу и чайник. И в