Книга Целитель - 9 - Валерий Петрович Большаков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— О, я видела ваших пропагандистов! — оживилась женщина. — Митинги у мечетей! — она с улыбкой продекламировала: — «Дети болеют и голодают, а жирные имамы наживаются на том, что принадлежит всем правоверным!»
— Да-а… — сощурился Раджави. — Но в одном вы не правы — это вовсе не мои пропагандисты. Бодаться с духовенством государству нельзя ни в коем случае! Среди выпускников медресе полно выходцев из небогатых семей, которым мусульманская аристократия наглухо закрыла доступ к вакуфам. Вот эту озлобленную и голодную молодежь мы и натравили исподтишка на богатеев в тюрбанах! А молодые и рьяные уже сами набрали по деревням религиозных отморозков. Впрочем, разоренных крестьян в городах еще больше…
— И они, как хунвэйбины, устраивают погромы клириков… — раздумчиво проговорила Марина. — Масуд, а вы не боитесь, что эти погромщики просто сменят прежних аристократов, и сами пойдут по неправедному пути, стяжая доходы вакуфов?
— Не боюсь, — широко улыбнулся рахбар, — а жду-не дождусь! Конечно, они будут воровать! Вот тогда-то и придет моя очередь сказать: «Доколе?!» — и предложить поставить вакуфы под контроль «советов трудящихся мусульман», чтобы они тратили доходы на школы, детские сады, больницы!
— Умно, — заценила Мармарин-ханум. — Даже, я бы сказала, мудро. Нет, правда, Масуд, мне нравится, что вы не из тех торопыг, что спешат облагодетельствовать всех и сразу, а добиваются лишь крушения государства… — она лукаво улыбнулась. — Лучше бы вернуться, пока нас не застукали!
Раджави смутился, как мальчик, и с поклоном проводил женщину в корси хане, комнату приемов.
* * *
Ночь принесла желанную тишину и покой. Круглая луна сияла с небес, набрасывая на город серебристый мираж, придавая стараниям зодчих сновидные черты.
Марина прилегла на тахту, отдаваясь дреме.
Аль-Бакр укатил в посольство, а вся делегация заночевала тут, во дворце Ниаваран. Масуд за стенкой справа, Грига — слева, но оба, скорее всего, не спят.
Женщина вздохнула, печалясь, что ее покои не выходят в сад. Там такая красота… Никакого французского пострига, деревья растут, как хотят. Ели и горные сосны зелены, лапчатые листья с кленов и чинар обсыпались, совершенно как в московских парках, устилая бурую траву шуршащим покровом…
Спокойное, размеренное дыхание неожиданно пресеклось — за ниспадавшим занавесом обрисовалась смутная фигура. Охранник? Да кто бы пропустил охранника на галерею для почетных гостей? И с какой стати стражу красться, пригибаясь? Чтобы пугать зловещим силуэтом?
Бесшумно встав, Марина живо накинула теплый халат, и сунула босые ноги в войлочные шлепанцы-кавуши. Неслышно открыв сумочку, вытащила увесистую «Беретту», и оттянула затвор.
Дверь отворилась без звука, и Ершова ступила на мраморный пол. Черная фигура пришельца маячила впереди, у окна хозяйской комнаты, из которой пробивался нежно-оранжевый свет, окрашенный индийскими шторами.
Марина разглядела бороду и тюрбан. Блеснул глаз. Сверкнул оскал. Куцый винтовочный обрез пустил мутный блик.
— Бросить оружие! — вытолкнула женщина на фарси.
Черный подскочил, распахивая халат. Угрожающе качнувшись к Ершовой, он разглядел женщину, и отшагнул, суетливо поворачиваясь к окну покоев Раджави.
— Аллах акбар! — рассеялась в воздухе торопливая хвала, и клацнул затвор.
Пистолетный выстрел грянул сильнее грома, мгновенной вспышкой озаряя искаженное лицо убийцы-асассина. Страшно заклекотав, киллер рухнул на колени и повалился на холодные каменные плиты.
Дворец ожил мгновенно. Где-то далеко часто затопали сапоги и ботинки стражи, послышались выкрики-команды. Словно от порыва ветра, распахнулась дверь в комнату рахбара. Раджави ступил в галерею, и отшатнулся, углядев труп.
— Он целился в вас, Масуд, — ровным голосом сообщила Марина, опуская пистолет.
— Марин!
Безумный взгляд Ершова чуть не рассмешил «Роситу».
— Всё в порядке, Джирджир, — слабым голосом отозвался Раджави. — Ваша супруга прекрасна, как пери, и беспощадна, как Азраил…
— Ну-ка… — Грига быстро отобрал у жены пистолет, и громко воскликнул, оборачиваясь к подбегавшему начальнику охраны. — Всё в порядке! Это покушение, но рахбар жив и не ранен!
— О, Аллах! — запричитал толстый начохр, встряхивая брылями. — Никто не мог проникнуть во дворец!
Масуд брезгливо, толкая мертвое тело ногой, перевернул его на спину.
— Да это Аспар! — охнул толстяк, едва уместившийся в полевой камуфляж. — Ах, шакалье охвостье!..
Ершов притиснул Марину, и сбивчиво прошептал ей на ухо:
— Больше я тебя не брошу! Пошли ко мне!
— Пошли, — мурлыкнула женщина, любуясь карим огнем в мужских глазах.
Суббота, 26 января. Ночь
Москва, проспект Вернадского
Занятия кун-фу поневоле подтягивают тело до сносных кондиций, да и километры, что она, хотя бы через день, одолевала бегом, тоже работали на стройность.
Длинные ноги и узкая талия, плоский живот и тугая грудь — не всякая женщина, дожив до тридцати с лишним лет, могла похвастаться подобной, откровенно девичьей фигурой.
А Бориса она восхитила — губы Елены дрогнули, намечая смутную улыбку. Она лежала рядом с замначальника ПГУ, уложив голову на его сильное плечо.
Признаться, она ожидала худшего, но никакой рыхлости или непременного брюшка — всё у Иванова было ладным, плотным, налитым здоровьем и скрытой мощью.
Порой Елена у самой себя выспрашивала, не придумана ли ее любовь? Нет, увлечение наличествовало — ее неудержимо тянул к себе этот очень спокойный и выдержанный, умный и опасный человек. Впрочем, иногда выдержка ему изменяла…
Когда Борис чувствовал, что подпадает под ее обаяние, он начинал смешно злиться. Совсем как тот мальчишка, всерьез полагавший, что нипочем не влюбится в этих противных девчонок…
Фон Ливен дремотно потянулась. Одеяло она сбросила, но тепло от батарей под окном наплывало невесомым облаком уюта.
— Чего не спишь? — невнятно пробормотал Иванов.
— Да так… — Елена подвинулась к мужчине поближе. — Дремлю… Тебе было хорошо со мной?
— Очень. В мои-то годы… Красавица и чудовище!
— Ой, скажешь тоже… Между прочим, бальзаковский возраст как раз мой и есть. А ты у меня красивый, в меру упитанный мужчина в самом расцвете сил!
— Ага! — фыркнул генерал-лейтенант. — Только без пропеллера в… э-э… на спине.
Похихикав, поерзав, фон Ливен устроила голову на широкой волосатой груди.
— Наверное, мы оба думаем про одно и
