Книга Театр тающих теней. Конец эпохи - Елена Ивановна Афанасьева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Мольберты – 3 шт.
– Граммофон с рупором – 1 шт.
Из гостиной в японском духе:
– Бамбуковые этажерки – 3 шт.
– Ширмы – 4 шт.
– Японские табуреты – 3 шт.
– Фаянсовые бочки-табуреты – 2 шт.
– Картина японская из слоновой кости – 1 шт.
– Ковры кустарной работы – 2 шт.
Из зеркальной залы:
– Инвентарь концертный. Рояль Вестермайера…»
Имение за имением. Имение за имением…
Привозят другой «Ундервуд», явно где-то изъятый. С латиницей, чтобы печатала на других языках.
«Из бывш. имения купцов Кокаревых Мухалатка:
– Большой плафон гостиный с вписанным в него картушем с панно “Суд Париса”.
– Мебель гостиная: диваны – 2 круглых, кресла – 4, табуреты – 6, этажерки – 4, стулья – 15 работы мастерской Ф.Мельцера СПб.
– Люстра венецианского стекла – 1 шт.
– Коллекция стекла и фарфора стекольных и керамических заводов России, Японии, Китая и Европы – 30 предметов.
– Блюда бело-синие Делфтского фаянса – 8 шт.
– Натюрморты фламандских и голландских мастеров – 6 шт.
– Акварели К. Брюллова – 2 шт.
– Портрет Д. Доу – 1 шт.»
Во дворце Кокоревых она не была – мать считала не по чину наносить визиты купцам, хоть и таким богатым. Но много слышала, как Кокоревы восстановили Мухалатку после разрушения в Крымскую войну при прежних хозяевах Шатиловых, когда мародеры разграбили всё. Новый дворец, построенный известным архитектором Вагнером, вызвал восхищение даже у императора Николая Александровича, который захотел тогда в своей строящейся Ливадии иметь нечто подобное.
Имение за имением. Имение за имением.
Старинные гарнитуры, люстры, картины, библиотеки…
И лишь когда очередь доходит до Гаспры, где в имении графини Паниной они с мужем и матерью много раз бывали, Анна вдруг прозревает. Понимает, что печатает список экспроприированных ценностей. Бесконечный список. Изъятого из имений тех, кого она знает, к кому ездила в гости, смотрела на эти картины, сидела на этих диванах при свете этих люстр.
Имения, из которых изымаются вещи, в списках движутся все ближе и ближе к их поместью. Значит, заберут все. Увезут неведомо куда. Далеко. За границу, раз переводы на разные языки требуют. И даже если власть очередной раз поменяется, ничего уже не найдешь.
Ей уже всё равно.
Или не всё равно?
Иначе почему каждый раз, видя нового, коротко стриженного комиссара, в куртке бычьей кожи, она вздрагивает – не тот ли, который видел, как она революционного матроса застрелила. Антипка ему горло перегрыз. Но Антипки нет, Антипка в могиле на утесе. Волков Советы не расстреливают. Наверное. Хотя кто его знает, Константиниди расстрелял же.
Горло матросу перегрыз Антипка. Но выстрелила в матроса она. Анна. Комиссар это здесь, в этом доме, видел. Знает, где ее найти.
Анна заправляет в машинку всё новые и новые листы. Печатает.
«Акты обнаруженных, взятых на учет и сданных под расписку предметов».
Приговоры вещам и воспоминаниям.
«Опись предметов бывшего имения И.С. Мальцова в пос. Симеиз. Составлена сотрудником подотдела памятников старины при Южсовхозе Глуховцевым В.П. в присутствии управляющего имения Ральцевича В.А., проживающего пос. Симеиз, бывш. дворец Мальцова, и представителей рабочего контроля Лифляндцева С.В. и Баскакова В.К.».
Они ездили на чай к Мальцову, генералу в отставке, который после смерти жены жил достаточно уединенно в своем Симеизе. И управляющего Всеволода Александровича она помнит, мать обсуждала с ним тонкости выращивания винограда сорта мускат.
Теперь управляющий Мальцова подписал опись на 144 предмета. А сам Мальцов вместе с сыном, невесткой и престарелой матерью, по слухам, сгинул в том Багреевском лесу близ водопада Учан-Су, о котором писатель Сатин в Ялте шепотом рассказывал.
«…№ 82. Мебельный гарнитур итальянской работы XVIII в., украшенный резными рельефами амеров и “крылатых лошадей”.
Сотрудник подотдела Глуховцев про пегасов отродясь не слышал, а она сидела на кресле с резными “крылатыми лошадьми”.
«…№ 83. Деревянный резной камин с изображениями двух человеческих фигур, покрытый лаком.
№ 84. Телескоп О. Пихтера больших размеров на треножнике с попорченным подъемным винтом…»
Мальцов увлекался астрономией, сам с братом создал обсерваторию там же, в Симеизе, на горе Кошка. В этот домашний телескоп им с Олей звезды показывал.
«…№ 95. Акварель немецкого художника А. Ахенбаха “Кораблекрушение”, 1832 г.
№ 96. Двухаршинная картина “Вид на Везувий”, худ. Гиацинт Джиганте, Италия, 1829 г.
№ 97. Пианино с фисгармонией в хорошей сохранности…»
А где же концертный «Стейнвей», на котором играла дочь управляющего Ральцевича?
«…№ 98. Скрипка без струн, по заверению управляющего принадлежности итальянского мастера Страдивариуса…»
Это и всё, что осталось от богатой струнной коллекции хозяина – скрипка Страдивари без струн?
Бывший их истопник Федот суетится. С проверкой приехал главный начальник этого самого Южсовхоза, в котором они с нянькой и Сулимом теперь «совслужащие», а с начальником еще и инспекция из какого-то КрымОХРИСа.
По внешнему виду ясно, что этот начальник не истопник. Представляясь, даже руку Анне целует, хотя это уж совсем против всех новых правил.
– Бонч-Осмоловский Глеб Анатольевич. Этнограф. Археолог. Музеевед. – Кашляет. – Туберкулез в свое время привел меня в Крым. С 1917 года после демобилизации лечился в Литовской туберкулезной санатории в Ялте, знаете, на Барятинской улице, дом восемь. Этнографическими экспедициями по татарским селам вокруг увлекся. Теперь… – Разводит руками. – Охраной национального достояния занят.
Приличный человек, а чем занят. Уверен, что национальное достояние охраняет, а не чужое имущество разворовывать помогает? Но тогда и она, Анна, разворовывать помогает?!
Бонч-Осмоловский знакомит сотрудников с тем самым представителем КрымОХРИСа, инспекцией которого их так всех пугали. К удивлению Анны, это не страшный комиссар, а Палладин. Владимир Иванович. Встречала его в Ялте на художественной выставке в 1918-м. Муж тогда проговорил с ним целый вечер, забыв о современном искусстве.
От мужа Анна знает, что Владимир Иванович академик Петербургской академии наук, ботаник, а после приезда в Крым – профессор Таврического университета, директор Никитского ботанического сада. И вдруг…
Палладин узнает Анну. Смущается. Кашляет. Взволнован. Не желает, чтобы «жена уважаемого Дмитрия Дмитриевича дурно думала о нем».
– Владимир Иванович, вам всё это зачем? У вас же у самого усадьба под Алуштой…
– Анна Львовна, своим именем я намерен спасти русскую усадебную культуру от разорения. Для того в ОХРИС и пошел, чтобы иметь возможность решительные меры для действительной охраны ценностей принимать. Лучше других понимаю, какую историческую ценность представляет собой годами и десятилетиями налаженный механизм каждой из этих усадеб.
– Только ценности из этих усадеб пакуются для отправки неизвестно куда – не успеваю новые листы в печатную машинку заправлять, чтобы всё изъятое зафиксировать. Печатала приказ, что всё свозят в Алупку, в Воронцовский дворец. Для чего?
Палладин пожимает плечами. Не знает.
