Книга Бурелом - Станислав Прокопьевич Балабин

холодок. Неприятно засосало под ложечкой.

— Поехали! — как ни в чем не бывало позвал Виктор.

2

Мороз осатанел. Выше кос, на которые была вывезена часть леса, проступила наледь. Воду выжали морозы и погнали по реке. Вода разрыхлила снег, постепенно пожрала его и закатилась на косы. Нижние накаты штабелей оказались в наледи. А через день бревна намертво вросли в образовавшийся лед.

Леониду Павловичу такая картина не улыбалась — пахло не одним выговором от директора леспромхоза. Отпустив технорука в город на слет молодых поэтов, Наумов теперь сожалел об этом. При Волошиной он чувствовал себя уверенней. Несмотря на ее строптивый характер, все-таки Леонид Павлович был привязан к ней. Но в конечном счете ни он, ни Волошина не виновны в том, что натворила наледь. Их вина — мало подготовили надежной складской площади.

Из леспромхоза утром этого дня передали телефонограмму.

«20 февраля начальнику лесопункта Тананхеза Наумову, техноруку Волошиной, механику Сычеву явиться на совещание.

Директор леспромхоза Турасов».

Леонид Павлович заглянул в настольный календарь. Прошло больше полутора месяцев, как тот же Турасов поздравлял их с успешным окончанием года. Но сейчас на совещании не жди ничего хорошего. «Двадцатое — это послезавтра, — размышлял Наумов. — Завтра должна подъехать Волошина. Если вдруг задержится? Тогда срочно заболею. Сычев — тот толстокожий, его ничем не прошибешь. Эх!» — Леониду Павловичу от таких мыслей стало грустно. В кабинете ни одной души. Ехать на реку, еще раз посмотреть на вмерзшие бревна — мало приятного, да и толку немного.

За стеной слышится щелканье арифмометра. Там у людей одна забота: свести дебет с кредитом. Наумов не любил и не понимал бухгалтерские дела. Леонид Павлович старый практик, опытный лесоруб, но грамоты маловато, да и года не те, нет прежнего запала. До осени, а там на пенсию…

К щелканью арифмометра присоединился шелест веника. В коридоре подметала пол Анна.

— Анна, а, Анна, пойди сюда, — зовет Леонид Павлович. Анна кладет веник за печь, поправляет выбившиеся из-под платка волосы, скромно входит в кабинет.

— Я и у вас уберусь, Леонид Павлович, — виновато говорит женщина. Она впервые сегодня проспала. Вчера до поздней ночи прозанималась с девчатами, пришла домой — и, как убитая… Утром спохватилась, а времени уже девятый час. До обеда в конторе толпятся люди, убирать несподручно. Вот и пришла после обеда.

— Не за тем я тебя позвал, — показывает на стул Наумов. — Присаживайся, Анна. Рассказывай, как живешь? Как детвора?

— Спасибо, хорошо, — женщина не знает, куда деть свои руки. Руки у нее шершавые, сильные. Она то положит их на колени, то возьмется платок поправлять. — Зашли бы да посмотрели, как живу, — выпаливает Анна. Анна моложе Наумова. У нее широкая и высокая грудь. Глаза серые, добрые, со слезинкой. — Как ни хорошо, а все же вдова, — прячет глаза женщина, по-девичьи рдеет, думает — сболтнула лишнее. — А позавчерась в женский комитет меня выбрали, — делится она радостью: — Теперича совсем некогда скучать, то занятия, то комитетские дела, да и ребятишек надо проведать…

Леонид Павлович понимающе кивает головой. Навалившись грудью на стол, ногтем чертит по настольному стеклу, изредка поднимает глаза, смотрит на Анну. Когда та покинула кабинет, Наумов еще долго сидел, не меняя позы. В коридоре снова слышен шелест веника и тихое притопывание. Леонид Павлович отчего-то глубоко, глубоко вздыхает. В поле зрения попадает текст телефонограммы. «Ну, совещание, так совещание, — встряхивается Леонид Павлович. — С чего это я взял, что нас обязательно там изобьют!..»

3

Там, на болоте, Платон впервые узнал цену страха. Конечно, Генка не решился бы его задавить, но от всего этого веяло не лихачеством. Это было нечто большее. «Чего хотел Заварухин?» — много раз задавал он себе вопрос.

Там, где провалился трактор, пришлось сделать объезд. Со следующим рейсом на тракторе приехал Волошин. Походил по волоку, покрутил головой.

— Месяц еще какой потрелюете, а потом марш с болота, — резюмировал мастер. — Не то ухнетесь так, что не вытащишь. Смелые вы ребята, надо же — рискнуть через болото волок пробить!.. — сощурился Илья. Присел на пень, посмотрел на Платона. — Дай-ка, дружок, папироску, табак уж весь выкурил.

— Волок через болото надоумила нас провести Маргарита Ильинична, — сказал Виктор.

Илья Филиппович поперхнулся дымом.

— Не привык к папиросам, горло дерет… — Встал. — Поехали, Витька!

Платон не слышал, как мастер, когда они шли к трактору, сказал Сорокину:

— Месяц, пожалуй, не выдержит болото. Если в каком месте проступит вода, тотчас скажи.

— Беспокоится за дочь. — Тося тронул Корешова за рукав. — Ты что такой бледный, лица на тебе нет?

— Так, голова побаливает, — соврал Платон.

— Скрываешь, — покачал Тося головой. — Не первый день вместе работаем… — Тося махнул рукой, направился к поваленному дереву.

Платону впервые пришло в голову, что, в сущности, он действительно ничего не знает о своих товарищах по бригаде. Ну, вместе в лес выезжают, вместе работают. А вне работы они как бы вовсе для него не существовали. Платон догнал парня. Он заподозрил, что тот неспроста заговорил с ним о доверии. «Неужели он все видел?» — подумал он, но вслух сказал:

— Тося, прости, но, понимаешь, об этом я сказать не могу. Личное это дело, понимаешь.

Парень круто обернулся. В Тосиных глазах, таких обычно добрых, сверкнула злость. Трудно было поверить, что этот добродушный парень мог рассердиться.

— Сейчас личное, — тихо выдавил он, — а хоронить пришлось бы сообща? У меня и сейчас еще мороз по коже гуляет. Я не хотел говорить ребятам, думал, сам скажешь. Дело это, Платон, не шуточное! Всем, может быть, не обязательно говорить, а своим ребятам сказать надо, — заключил Тося.

Когда с верхнего склада возвратился трактор, ребята собрались в кружок. Тося, несмотря на протесты Корешова, рассказал о случае на болоте. Ребята возмутились. Виктор запальчиво предложил проучить Заварухина.

— Нет, драться не надо, — рассудил Тося. — Но намекнуть надо, если вздумает еще раз выкинуть подобную шутку, шею свернем, без милиции…

— Ты смотри какой смельчак! Дипломату кулаками драться не положено, они языками больше, — усмехнулся Виктор.

Тося на это ничего не ответил — не до шуток. Он только заморгал ресницами и решительно выставил ногу. Нет, Тося не отступится от своих слов. Как-никак Платон — товарищ, а за хорошего товарища и постоять можно…

После смены в обогревательной будке Заварухина отчего-то не оказалось. Не было его и в автобусе. Кто-то сказал, что Генка будто бы уехал в поселок на попутной машине. Едва ли кто из рабочих придал этому значение — мало ли ездили домой на попутных машинах. Только сорокинцы понимающе переглянулись.

4

— Маргарита Ильинична! Фу, голубушка, наконец-то! — встретил Волошину радостными восклицаниями начальник лесопункта. — В самый