Книга Вэйкенхерст - Мишель Пэйвер

мысль», он не написал ни слова. Последняя строчка была та самая, которую она прочла неделю назад: «Господи, надеюсь, я ошибаюсь». Единственное, что изменилось, — это две черные горизонтальные черты, которые отец провел пониже этой строчки.

Остаток страницы был пуст, как и вся остальная записная книжка. Понятно, какой вывод отсюда следовал. Больше у нее не будет доступа к его мыслям. Больше он писать не собирался.

С дневником было покончено.

Глава 32

Служанки шутили, что доктор Грейсон любит подойти к тебе так близко, что можно сосчитать волоски у него в ноздрях. Когда Мод была маленькая, он брал ее на колени и охватывал ладонями ее ягодицы.

После смерти маман Мод его избегала. Если они встречались, у нее перед глазами вставал образ маман, лежащей на тахте, и доктора, который стоит у нее между ногами, а его большие веснушчатые руки до запястий испачканы в крови. Мод знала, что на самом деле она этого не видела, но все равно очень четко представляла.

Когда доктор Грейсон сел рядом с ней на кушетке в гостиной, она постаралась об этом забыть, сосредоточившись на исходившем от него запахе нестираного твида и сигарного дыма.

— Ну что, дорогая, что тебя беспокоит? — улыбка у него была слегка вымученная. Был канун Нового года, и по небу видно было, что скоро начнется снегопад.

— Извините, я вас вызвала под ложным предлогом, — выпалила Мод. — Понимаете, это не я болею.

Он удивленно приподнял кустистые брови:

— Да неужели?

Она начала заготовленный рассказ о странном поведении отца: внезапное решение пересесть с семейной скамьи в церкви, сожжение чучел летучих мышей, масло и соль…

Улыбка доктора заледенела.

— А где сейчас доктор Стерн?

— В Или, покупает книги. Мы ждем его обратно только завтра.

— Ах, книги, — сказал доктор, потеребив кончик носа. — Ну что же, покупать книги — явно не причина для тревоги, не так ли, дорогая моя?

— Нет, конечно, нет.

— Как и уничтожить украшение, которое тебе не нравится. Или решить сесть в церкви на другую скамью.

— А как насчет рассыпать соль по всему дому?

Он снова удивленно приподнял брови:

— Я думал, ты уже знаешь, что не следует верить болтовне слуг. Если это все, дорогая моя, то мне пора.

Мод уже готова была рассказать ему о том, как отец боится «Возмездия», но тут ей пришло в голову, что он может сообщить об этом отцу, и тогда тот узнает, что она читает его дневник.

— Разве того, что я вам рассказала, недостаточно?

— Недостаточно для чего? — спросил доктор с некоторым раздражением. — Что ты хочешь, чтобы я сделал?

Ей хотелось закричать: «Я хочу, чтобы вы объявили его сумасшедшим. Я хочу, чтобы вы сделали то, что доктора делают с людьми, ведущими себя подобным образом. Что угодно сделайте, главное, не дайте ему осушить болото!»

Но она уже видела, что это безнадежно.

— Ты, кажется, слишком любишь читать, — сказал доктор. Положив ей на плечо тяжелую руку, он слегка встряхнул ее. — Поменьше книжек, дорогая моя, вот что главное. Не хочешь же ты дойти до нервного истощения.

— Это не у меня проблемы со здоровьем, — сказала Мод напряженно.

— Об этом позволь судить мне. Я желаю тебе добра, поэтому больше не стану обсуждать эту чепуху…

— Это не чепуха!

— Разумеется, чепуха. Ничто из рассказанного тобой о твоем отце не кажется мне иррациональным. А вот твое поведение выглядит странным и нездоровым. Очень нездоровым. В лучшем случае твои слова можно истолковать как предательство и отсутствие дочерних чувств, а в худшем они смахивают на истерию или даже неврастению.

— Какая еще истерия? — возразила Мод. — Я просто рассказала вам, что он сделал!

Доктор не ответил. Он достал из нагрудного кармана записную книжку, что-то написал, потом оторвал страницу и дал ей. Квадратное лицо его закаменело, глаза казались безжизненными.

— Вот, возьми, — сказал он, не глядя на нее. — В остальном, думаю, молочная диета и двадцатиминутная прогулка по утрам скоро приведут тебя в порядок.

Мод молча взяла листок бумаги.

— Соблюдай мои указания наиточнейшим образом, — добавил он, тяжело вставая с кушетки. — Иначе, боюсь, мне придется организовать тебе лечение покоем в санатории. Ты, конечно, в курсе, что это означает?

Она мрачно покачала головой.

— Восемь недель полного уединения и постельного режима. Нельзя садиться, нельзя пользоваться руками, никаких источников возбуждения. И уж точно никаких книг.

* * *

Новогодняя ночь — праздник не христианский. Поэтому в Вэйкс-Энде его никогда не праздновали.

Или, вернее, отец не праздновал. У прислуги все было по-другому. Они верили, что новогодняя ночь очень важна — то, что случится в эту ночь, определяет весь год. Еще они верили, что в районе полуночи нужно вести себя особенно осторожно — что ты делаешь в это время, то и будешь делать следующие двенадцать месяцев. Вот почему все огни должны гореть, нельзя ничего ломать, давать взаймы деньги или плакать. Нельзя носить черное, потому что черное означает траур. И нельзя засыпать до того, как год сменится, потому что сон подобен смерти.

А еще перед Новым годом нельзя ничего выносить из дома, даже мусор, золу из камина и картофельные очистки. Надо подождать, пока не выпустишь старый год, открыв заднюю дверь, а потом впустить новый, открыв переднюю. Только так можно убедиться, что год будет хороший. Только так ты сохранишь удачу в доме.

Мод знала все это не хуже любой горничной и считала все это чепухой, но при этом не видела ничего дурного в том, чтобы соблюдать эти правила. Поэтому, пока слуги веселились, угощаясь фруктовыми пирогами и бузинным вином с пряностями, она постаралась обеспечить себе хороший год, делая то, что любила делать.

Идти гулять на болото было уже слишком темно, но она заказала ужин на подносе в библиотеку — это была ее любимая комната — и попросила подать свою любимую еду: пирог с олениной, творожный пудинг с яблоками и имбирное пиво. Потом она устроилась у камина и стала перечитывать любимые отрывки из «Робинзона Крузо».

Слуги были с ней особенно милы, потому что она не доставляла им хлопот. Дейзи даже принесла ей бокал шерри, когда Мод позвонила и попросила. От шерри Мод приятно захмелела и задумалась о том, как чудесно было бы всегда вот так жить в Вэйкс-Энде в одиночестве. Ну, с одним-двумя слугами. Она бы даже, возможно, собаку купила.

Стрелки старинных дорожных часов на каминной полке двигались к полуночи. Мод подняла тост в память Болтушки и маман.

Но постепенно настроение у нее испортилось.