Книга Проклятие черного единорога. Часть первая - Евгения Преображенская

дурной характер? — ехидно поинтересовалась девушка.

— Не совсем так, Джиа, — не теряя романтического настроя, ответил библиотекарь. — Я вижу сквозь её красоту и даже сквозь злобу. Я вижу в её глазах и слышу в её голосе нечто большее…

— Что бы ты там ни видел, Алем, неужели это стоит жизни? — недоверчиво спросила Джиа. — Пусть твоя голова — на плечах, но время уходит, а век человеческий не безграничен. Уходит молодость и сила, а ты всё ждёшь чего-то… — она замолчала, внимательно прислушиваясь к реакции собеседника. — А ты не думаешь, что можешь ошибиться? Тебе не страшно, что в один прекрасный момент ты вдруг осознаёшь, что это «большее» ты сам себе придумал?

— Но такова природа чувств, — мужчина приподнялся с травы и заглянул в глаза склонившейся над ним девушки. — Неужели ты никогда этого не ощущала, о Джиа? Не нам выбирать, кого любить, а кого нет! Как не нам выбирать цвет глаз или волос при рождении. Единственный выбор, который мы в силах совершить, — это принять или не принять то великое чувство в своём сердце; принять или не принять себя и возлюбленную такими, каковыми мы придуманы Единым и выкованы богами. Это и есть любовь!

— Я думаю, что люди, прежде всего, должны стремиться стать лучше, а не принимать себя или кого-то ещё такими, какие они есть, — хмыкнула девушка. — Тем более оправдывая этим, да ещё неудачной работой богов, свой испорченный нрав.

— Но, Джиа, — мягко улыбнулся Алем Дешер. — Разве это противоречит моей мысли? Ведь именно приняв себя таким, какой я есть, забыв о мужской гордости и предрассудках моей страны, я нанял себе в учителя воинского искусства прекрасную юную деву. Я поверил тебе как… учителю! Я выбрал тебя. И у меня появилась возможность стать немного лучше.

— Значит, ты готов быть с принцессой Гриерэ, даже если и не удастся снять заклятье? — недоверчиво усмехнулась Джиа.

— Да, — со всей серьёзностью ответил мужчина, но потом вдруг рассмеялся. — Более того, я уверен, что тот мужчина, который с самого утра не спускает с меня глаз, наверняка будет с тобой, даже если не спадёт и твоё заклятье, о неприступная ледяная дева!

— …Что? — прошипела Джиа.

Она шумно вздохнула и принялась аккуратно присматриваться к происходящему вокруг.

— Не трудись, — таинственно усмехнулся Алем Дешер. — Этот мужчина сделал всё, чтобы его увидел соперник, но не избранница. Хм, однако, любопытно, как ему удалось попасть в сады?

— Пожалуй, на сегодня твоя тренировка закончена, — мрачно заявила Джиа, поднимаясь со скамейки. — Я вдруг вспомнила, что сильно тороплюсь…

— Благодарю тебя, — Алем Дешер спешно вскочил на ноги и учтиво поклонился девушке. — До скорой встречи, моя дорогая охотница на чудищ.

6. Первое свидание

Обменяв у комиссара голову чудища на увесистый кошель новеньких луз, Летодор направился прямиком к общественным баням. Там богатого посетителя хорошенько отмыли, побрили, подстригли и даже натёрли ароматными маслами его измученное трудами тело. Но непривычные мероприятия да подоспевший откат от использования рапиды отняли у ведьмака последние силы, и, вернувшись в гостиницу, он еле добрался до своей комнаты. Едва успев раздеться, мужчина упал на кровать и провалился в объятья сна, яркого и живого, как это бывает со всяким дневным сном.

Ему снилось побережье моря, шум волн и крики чаек. Ему снился её весёлый смех и солнечный свет в развеваемых тёплым ветром золотистых волосах. Её глаза хранили бирюзово-зелёный холод моря.

Она шла ему навстречу из водной пучины — из пены морской. И кожа её была белой, словно эта пена. Белое, прикрытое лишь длинными волосами тело на ярком солнце казалось почти прозрачным. На её бёдрах он заметил искры чешуи. Или привиделось?

Она приблизилась. Она улыбалась и казалась такой счастливой… Он ощутил запах морской воды. А она обняла его и ласково провела рукой по волосам. Её прикосновение взволновало его, но пальцы были холодными, словно у утопленницы. Желая согреть её, он притянул девушку к себе, нашёл губы и жадно прильнул к ним. Поцелуй был живым и горячим.

Забывая себя от наслаждения, он скользнул ниже. Ключицы, грудь, живот, бёдра — холодная и гладкая плоть. Он подхватил её лёгкое тело на руки и мягко уложил на нагретый солнцем песок. Она не сопротивлялась. Живо отвечая на его ласки, обвила руками, ногами и плотно прижалась бёдрами…

Он целовал её, словно мучимый жаждой, но никак не мог напиться, — от солёных поцелуев желание лишь нарастало. Проникающий сквозь уста огонь плавил его изнутри, с каждым ударом сердца разливался по телу. Не в силах больше сдерживать желания, он замкнул огненный круг.

Она вздохнула, замерла на миг и застонала. А он снова ощутил жар — нечеловеческий жар внутри её лона. Жар этот нарастал с каждым его движением, ритмичным рывком.

Слишком скоро его захлестнула сладостная волна, а тело свело от удовольствия.

Летодор охнул и проснулся. Его сердце колотилось с ужасающей силой. На мгновение ему даже показалось, что тело бьёт лихорадка. Но сон развеялся, а с ним истаяли жар и оцепенение.

Мужчина стиснул зубы; теперь его пронизывала ноющая боль. Он тосковал. Как же нестерпимо он тосковал по ней. Никогда и ни по кому прежде он так не тосковал, не стремился и не жаждал каждый миг жизни быть рядом, видеть её, слышать, прикасаться…

Летодор тряхнул головой, словно бы духи сновидений тянули его за волосы. Он встал с кровати злой, встревоженный и совершенно не отдохнувший. Это было колдовство — и не иначе. Невозможно было испытывать такое влечение к человеку. Много раз по юности он встречал любовь, однако на этот раз ощущения были совсем иными, слишком навязчивыми и даже болезненными.

Она — не человек. Она — русалка! Он же ясно видел чешую у неё на бёдрах! Она очаровала его — другого не дано. Как иначе можно объяснить то, что он, когда того не ждёт, постоянно встречает её — в лесу после сражения с жабом и совершенно не вовремя после вонючих канализаций! Однако же если он сам пытается искать встречи, то неминуемо сбивается со следа.

Невероятно злясь на непривычные запахи, шедшие от его собственной кожи, мужчина надел новые чистые подштанники. Злясь на слишком нежные прикосновения к коже, он натянул шёлковую рубаху и штаны, подпоясался. Злясь на новые сапоги, какие-то чрезмерно жёсткие и узкие, обулся. Он умылся, почистил зубы, зачесал волосы за уши и недовольно провёл рукой по чисто выбритой физиономии.

Он злился. И откуда только взялась в нём спросонья вся эта глупая сентиментальность? Неужто