Книга Немецкий мальчик - Патрисия Вастведт

— Ну вот, явилась! — проговорила мать. — В твоей комнате живет постоялица, в комнате Карен тоже, так что думай, как быть дальше.

18

По вторникам, после того как Рубен Хартог заканчивал утренний прием, Гюнтер Ландау пил с ним кофе и шнапс. Гюнтер шел к дому Рубена пешком, наслаждался прогулкой и предвкушал, как будет смаковать Ханнин кофе, сваренный на сливках с ванилью и бренди.

Ханна варила такой же кофе почти сорок лет назад в маленькой мансарде над книжным в Вене. Рубен изучал медицину, Гюнтер и Ханна — классическую филологию. В студенческие годы Гюнтер и Ханна были любовниками, но с легкой руки Анны-Марии Фишер их расставание прошло безболезненно.

Случилось все в библиотеке. Анна-Мария потянулась за книгой, длинные, почти до пояса, каштановые кудри рассыпались по спине. Никогда в жизни Гюнтер не видал девушек, настолько красивых со спины. Девушка обернулась — лицо оказалось непримечательное и куда менее красивое, чем у Ханны, но Гюнтер уже влюбился.

Ханна не плакала. Она нежно чмокнула Гюнтера в щеку и призналась, что они с Рубеном давно гадают, как сказать ему о своей страсти, чтобы не погубить дружбу. Спасибо Анне-Марии, благодаря ей проблема решилась.

Теперь все четверо жили в Мюнхене, счастливые и умиротворенные, и потихоньку старели. Судьба пощадила их в войну и хранила сейчас, когда многие немецкие семьи терпели лишения. У Рубена и Ханны было трое внуков, Гюнтер и Анна-Мария ждали первого.

Когда Гюнтер свернул на зеленую улицу, где жили Хартоги, настроение немного испортилось. Сообщить Рубену новость будет непросто, и Гюнтер решил сделать упор на то, что не одобряет нелепое решение сына. Мол, скоро Артур позабудет свои глупости, но сейчас Гюнтер вынужден идти у него на поводу. В конце концов, английская красавица Карен, жена Артура, ждет первенца, так что их желания придется уважать.

Открыла Ханна.

— Мой дорогой Гюнтер!

Как всегда, он удивился, увидев ее оплывшую талию и двойной подбородок. Почему-то он никак не мог свыкнуться с мыслью, что его бывшей любовнице давно не двадцать.

За Ханнину юбку цеплялась младшая внучка, и Гюнтер поднял малышку на руки. Как ему и хотелось, в доме Хартогов пахло кофе. Для Гюнтера это был аромат дружбы и студенческих времен — тогда кофе со сливками и бренди, казавшийся непозволительной роскошью, спасал от верного голода, — аромат тех далеких дней, когда он просыпался еще не с Анной-Марией, а с Ханной. Тогда она была брюнеткой, а теперь поседела. Позднее аромат кофе сопровождал ночные разговоры о книгах, политике и Боге и рассветы, когда все четверо падали с ног от усталости, ведь с кормежками и ревом грудных детей особо не выспишься.

И вот каковы они сегодня — почти не изменились, только суставы похрустывают.

— Рубен в саду, — сказала Ханна. — Ступай туда, я принесу кофе.

Гюнтер опустил малышку на пол, и та вслед за бабушкой заковыляла на кухню. Ханна до сих пор готовила сама, хотя Хартоги давно могли нанять кухарку.

Рубен в старой панаме подрезал розы.

— Что, дружище, сегодня вместо скальпеля секатор?

— В мои годы скальпель давно пора отложить, — отозвался Рубен. — Но, увы, не получается. Ночью нашему гостю на втором этаже снова было плохо. Раны загноились, один палец пришлось ампутировать до второго сустава.

— Рубен, пощади меня! Как после таких рассказов кофе пить? Вы с Ханной слишком добры. Нельзя же подбирать всех бродяг, которых побрасывают вам на крыльцо.

Гюнтер с Рубеном устроились в плетеных креслах под зонтиком.

— Он не бродяга, дружище. Его не случайно избили у моего дома и бросили мне на порог.

— Ну, ты слишком себя накручиваешь. По-прежнему считаешь, что тебе мстят за выступление против этих хулиганов?

— Уже третий раз. Не бывает таких совпадений. А вот и Ханна с нашим кофе, — поспешно прибавил Рубен.

Разговор продолжили уже втроем. Ханна спросила, как чувствуют себя Анна-Мария и Карен.

— Карен отдыхает, как велел Рубен? Рубен, ты уже неделю ее не осматривал, по-моему, пора. Рубен, ты меня слышишь?

— Если попросят, обязательно осмотрю, — тихо ответил Рубен.

«Он знает, — подумал Гюнтер. — Не нужно ничего говорить».

— Как ваш раненый? — спросил он, желая увести разговор от неприятной темы.

— Когда привезли из больницы, он сначала был в сознании. Попросил меня написать его сестре в Англию.

— Слава богу, наша маленькая Юдит знает английский, — продолжала Ханна. — Писала под его диктовку, но бедняга выбился из сил. За целый час предложений десять вышло. Наша Юдит — девочка храбрая, молодец, так хорошо держалась! Мне Эстер сказала, она все это время была с ними. А раны ужасные, просто ужасные!

— Сейчас он снова без сознания. С ним сиделка. Вчерашняя ампутация и обработка раны, скорее всего, бессмысленны: у него заражение крови. Боюсь, он не выживет, но мы молимся за него, правда, Ханна?

— Да, молимся.

Ханна налила мужчинам еще кофе и ушла в дом. Она чувствовала, что Гюнтер с Рубеном хотят поговорить об избиении. Рубен считает себя виноватым, но это самая настоящая ерунда. Кто-то должен сказать правду! После ужасов войны и тягот последних лет немцы мучают друг друга — разве это не безумие? Ненависть отравила душу Артура Ландау. Они с Рубеном любили его, как родного. Артур рос таким милым тихим мальчиком! Порой был немного потерянным, но всегда вежливым и внимательным. Теперь он смотрел на них с презрением, а чаще демонстративно не замечал.

«Но сейчас нужно заботиться о новом поколении детей, — думала Ханна. — Жизнь продолжается». Она приготовила еду для Леи и взяла внучку на руки.

Гюнтер с Рубеном сидели молча, пока не услышали, как Ханна на кухне разговаривает с девочкой.

— Рубен, тебе ли не знать молодежь! Ну, повздорили, подрались…

— Здесь? На тихой улице, где живут добропорядочные семьи? Нет, Гюнтер, они хотят меня наказать, как любого еврея, который осмелится им перечить. Они своего добились: впредь я буду молчать. У меня внуки.

— Это пройдет, обязательно пройдет. Их же немного, совсем немного, безмозглые юнцы, забили себе голову всякой дурью. Это безумие само собой вымрет. Австрийский паяц с треском провалился на выборах. Его скоро позабудут, вот увидишь.

— Возможно.

Рубен подлил кофе себе и Гюнтеру. Гюнтер Ландау лихорадочно подбирал слова, искал самые мягкие и дипломатичные.

— Рубен… К своему величайшему сожалению и стыду, я должен…

— Не мучайся, я все понимаю. Артур не хочет чтобы я посещал Карен.

— Мне стыдно за сына. Он дурак.

— Меня беспокоит Карен. Гюнтер, у нее слабое сердце, ты сам знаешь. Проследи, чтобы Артур нашел ей самого лучшего доктора.