Книга Странная птица. Мертвые астронавты - Джефф Вандермеер

Ты не можешь избавиться от образа глаз из воды. О, этот взгляд.

– 6 —

За рекой, на противоположном берегу, на рассвете, из тумана… появляется бледный чуждый человек. Угловатый силуэт. Кожа настолько прозрачная, что вены выделяются, точно притоки.

На фоне переплетения лесных ветвей и останков заржавевшей машины, утонувшей в грязи, – виноградные лозы проросли сквозь вагонный остов, а за ними – клубы дыма от фабричных труб. Дым, вьющийся в небе над линией деревьев, и вполовину не такой белый, как этот человек. Его одежда блестит, блестит или движется. Отражает пятна света, что пробивается сквозь ветви. Он стоит неподвижно, но не неподвижно, с таким изможденным лицом, что его усталость можно прочитать издалека. Он пришел издалека, в поисках чего-то.

Он для тебя ненастоящий. Он как галлюцинация или мысль, которая все еще пребывает в твоем сознании. Все еще где-то далеко. Но потом рядом с ним появляется еще один, такой же, и этот – уже реален. И это тебя пугает.

Ты крадешься, пригнувшись. Через прохладную канаву в насыпи, заросшую папоротником. В кустах ворчат крапивники. Более – ничего не движется и, кажется, даже не дышит. Двое странных людей еле различимы, колеблются в кустах, как будто могут двигаться, не двигаясь. Возможно, это ты хранишь неподвижность, а они то исчезают, то появляются, не совсем в том же самом месте. Нет, все же – там же.

Они осматривают землю. Ищут. Но не тебя. Или тебя? У тебя же дневник. И ты видела саламандру. Они просто еще не знают, кто ты такая – и кем можешь стать.

Когда появляется третий, костлявый на фоне лесной зелени, бледный человек снова становится нереальным. Растворяется в солнечном свете, в сверкающей пыли собственного покоя.

Этот третий. То, как держится и как мерцает свет в его глазах. Взглянув на боль, ты ее всегда узнаешь. Они больны, им больно. По этой причине они замедлены. Но – все равно ищут, будто кто-то заставляет их искать.

В ноздри ударил отвратительный запах горящей хвои, и ты думаешь, что это они, должно быть, горят на солнце – истаивают, рассеиваются туманом, брызгами. Но потом понимаешь – это просто новый смрад с фабрики. Смрад набирает вес и дезориентирует, как ржавое железо, пропитанное жимолостью. Превращается в отвратительное пойло из горячего асфальта и сырого ливера. С острым послевкусием. Трудно отличить отраву от боли.

Когда трое бледных людей снова удаляются, ты возвращаешься в туннель.

Полдень. Остальные – в поисках пищи, рефлексивном. Прочесывают то, что пусто или пустует. Имена погибших или тех, кто ушел отсюда, двинулся дальше, просто нацарапаны черной шариковой ручкой на противоположной стене. Мгновение, чтобы оценить свое состояние, отметить новые симптомы. Хриплый кашель не проходит. Но не убьет тебя в данный момент. Боль в суставах, головная боль, такая же, как всегда. Ничего сверх. По крайней мере явных симптомов нет. Коллекция болезней – как кастрюли и сковородки, стучащие друг о друга в катящемся вагоне. Ты обманываться рада, говоря, что речная вода безопасна, но она просто безопаснее, чем то, что выходит из крана. Муки голода ты попросту игнорируешь. Тебе это легко дается – после стольких-то лет тренировок.

Огонь в бочке погас, машины гудят и гудят над мостом. Иногда дроны проявляют интерес, жужжат как-то по-другому. Лес – стена зелени на северном конце туннеля; выгоревшие бетонные блоки «базарного» офисного комплекса, сильно потрепанные, на юге. Сразу за ними – тусклые стены главной улицы, бетонные кишки, испещренные грязными стоками, суровые тени, закрытые ставнями двери и окна.

Дневник хорошо спрятан. Под кирпич, под мешком грязной гниющей одежды, среди груды мягкого известняка, мокрого от воды, натекающей сюда с моста. Струпья лишайника и пленки серой плесени скрывают его. Ты представляешь себе, как дневник полнится энергией того, что в нем содержится. Представляешь, как мох и лишайник нашептывают ему. Велят дневнику успокоиться, отдохнуть, подремать. Изгоняют из него демонов и безобидно рассеивают их в воздухе. Но под кирпичом прохладно и спокойно, как будто так было всегда. Но Лис – потаенное синее солнце – пульсирует находящим к тебе путь через все заслоны светом.

Ты бдительна к бледным людям, к их проявлениям. Но в подлеске шумит только древняя сосна-дикуша. Шорох иголок. С нее не сорвать плодов, но даже и будучи загрязненным и отравленным, лес способен прокормить.

Дневник все еще выглядит выброшенным мусором. Все еще не тянет на похищенную ценность. Одни страницы опалены огнем, другие – изорваны в гневе. По краям – разлохмачены. Запятнаны. Кто-то жадно хлещет речную воду неподалеку и хихикает, ты пытаешься не обращать на это внимания: звук мог значить что угодно или вообще ничего. Просто слушать реку – уже достаточно, чтобы знать: она меняется, она лишена постоянства. А здесь – ядовитый пруд-отстойник. Там, в полуразвалившемся домике ондатры, обитало еще какое-то существо.

С годами твое чувство времени угасло, но, вероятно, у тебя есть тридцать минут, может быть, час до возвращения остальных. Ты не хочешь, чтобы они думали, будто у тебя есть что-то ценное. Сей трудный урок ты усвоила крепко. Нужда – страшная сила, почти как демоны.

Может быть, это лишь иллюзия, создаваемая обугленными страницами, – но дневник кажется теплым. Как будто и впрямь – не просто мираж, самовнушение, а что-то еще. В дневнике – ни имени, ни адреса. Нигде их не сыскать. Есть какие-то две метки – одна, вполне возможно, буква «Ч», а вторая – маленький «икс». Вполне возможно – но также возможно, что ты ошибаешься.