Книга Расправить крылья - Елена Левашова

— Егор, — откашлявшись, отвечаю я. — Не надо, Доминик. На стене любви послания должны делать двое, а у нас все так сложно, что черт ногу сломит.

— Постой, запишу. — Ники достает из бардачка блокнот и с видом прилежного ученика вырисовывает слова. Мне же хочется рассмеяться в ответ на его старания. — Черт. Ногу. Сломит. Не понимаю, почему он ее должен сломать? Это что-то невозможное — русский язык, Лисс. Я так и не понять «да нет» — это «нет» или «да»?

— Скорее, нет. Ники, я позвоню Жаку и уговорю его сводить меня на концерт, ладно? И… обещаю поучить тебя непереводимым русским выражениям.

— Ешкин кот?— недоверчиво косится на меня Доминик.

— Едрён батон. — Киваю я с серьезным выражением лица. А потом прыскаю, не выдержав испуганного, недоумевающего взгляда Доминика. — Брось, пошли обедать. Я такая голодная, что могу съесть слона.

— Идем, Лисс.

Непонимание Доминика отнюдь не заканчивается на слове «едрён батон», созерцание беременной женщины раздувает его до невероятных, космических размеров.

— Не будешь луковый суп? Ты в своем уме, Лисс? — он переводит взгляд с меня на застывшего по стойке смирно официанта.

Меня же только при упоминании слова «лук» выворачивает наизнанку. Фуа-гра? Фу… Сыр с плесенью? Такая же история. Улитки? А где тут у вас туалет?

— Лисс, просто скажи, что тебе можно есть?

— Суп, вареное мясо, можно яйцо-пашот, — страдальчески протягиваю я.

Ники по-французски делает заказ, а когда официантка уходит, облегченно откидывается на спинку удобного ярко-красного кресла.

— Лисс, это всегда так будет? Пока бэби не рождаться? — его голос тонет в мелодии, окутывающей маленькое помещение кафе. Французская речь, смех, голоса, запахи свежего багета и белого вина пробуждают во мне нестерпимый голод. Не думала, что испытаю на себе выражение «захлебнуться слюной».

— Нет, скоро тошнота пройдет. Прости, Ники, мне звонят, я отойду на минутку, — выхватываю из сумочки вибрирующий телефон. Звонит Егор. Бросаю взгляд на Ники и выбегаю на улицу, подальше от шума и слишком счастливой музыки. 

— Здравствуй, Егор. — Как я ни пытаюсь казаться непринужденной, голос предательски дрожит.

— Риту прооперировали.

— Надеюсь, все хорошо? Я желаю ей здоровья и…

— Прогноз неблагоприятный, Лиз, — звучит его приглушенный, лишенный красок голос. Не могу вдохнуть, грудь словно сдавливает тяжелый камень отчаяния и безысходности. Раскрываю губы и судорожно хватаю воздух, не в силах совладать с собой.

— Лиза, ты слышишь меня?

— Да, Егор. Ты должен быть с Ритой.

— Нет.

— Да, Егор. Я не хочу устраивать танцы на костях. Не хочу ненавидеть и осуждать себя. Прости, я не хочу ТАК. Нам нужно расстаться.

— Лиза, я найду способ… Что ты такое говоришь? Рита жива и, надеюсь, поправиться со временем.

— Тебе нужно быть рядом с больной женой. Прости… И не звони мне, пока она...

Очертания прохожих и милых колоритных улочек расплываются от хлынувших из глаз слез. Я отбиваю вызов и бессильно приваливаюсь к стене, закрываю глаза и трясу головой, как обезумевшая от боли сумасшедшая. Проклинаю все на свете — Сочи, лето, преступников, ранивших Марго, Мистера Жиголо. Все, изменившее мою жизнь… А потом чувствую на плечах заботливые руки.

— Лисса, шерри… Пойти внутри. Пойти в кафе умыться и перестать плакать.

Глава 37

Егор 

— Привет… — мой хриплый голос тонет в звуках работающих приборов. — Как ты?

Рита ворочается, протяжно вздыхает, а потом на ее лицо оседает тень подозрения или страха. А, может, того и другого.

— Почему я не могу пошевелить ногами, Егор? — прочистив горло, шепчет она.

— Успокойся, — взмахиваю руками в успокаивающем жесте, — после операции прошли только сутки, двигательные функции восстанавливаются не сразу.

Я лжец. Бессовестный и безнадежный врун, так и не научившийся за долгую жизнь говорить правду, какой бы горькой она ни была. Вернее, я легко открываю ее другим, проявляя недюжинные честность и принципиальность, но близким… Непонятно, кому от этого легче?

— Что говорит врач? Почему он не разговаривал со мной, а только с тобой?

— Ты отходила от наркоза и спала, Рит. Врач приходит каждый час, чтобы проверить твое самочувствие.

— Хм… Ну так позови его. Хочу узнать о своем состоянии из его уст.

Вот это новости… Я оказался не готов к такой ее настойчивости — граничащей с грубостью. Был уверен, что многочасовая операция отнимет у Риты силы, давая мне возможность что-то придумать, смягчить углы… Поговорить с доктором, подготовить ее к шокирующей новости.

— Ваша жена будет прикована к инвалидному креслу, мистер Иволгин.

Мы общаемся через переводчика, и даже на его лице я замечаю кислое выражение. Сострадание, жалость — понимаю, они видят перед собой молодого сильного мужчину, обрекающего себя на мучения возле больной жены. А я не верю, черт возьми! В то, что такой боец по жизни, как Рита сдастся и позволит считать себя инвалидом. Кто угодно, но только не она. Как быть? Убить в ней надежду на выздоровление, сказав правду, или ограничиться полуправдой? Опять грёбаный компромисс! Опять подвешенное состояние, ставшее мне ненавистным. Неопределенность, хрупкость, призрачность… Еще и Лиза не отвечает. Снова заблокировала меня или вовсе избавилась от симкарты, сменив номер на местный французский. Я натужно улыбаюсь и выхожу из палаты, пообещав Рите вернуться с доктором.

«Герр доктор Шрёдер сейчас на операции, освободится через два часа. Я сообщу вам по телефону, когда он сможет вас принять», — чеканит личный помощник доктора — высокая, седовласая русская немка фрау Мюллер. Аккуратно записывает в журнал мою фамилию и, бросив дежурно-вежливый взгляд, возвращается к работе.

Вот и хорошо, мне не помешает побыть одному, в очередной раз взвесить на чаше весов свое счастье и будущее, жизнь Риты. Без меня. Здоровье мамы, сомнений нет — нуждающейся в профессиональном уходе и лечении. И, главное — мое участие в жизни малыша. Я звоню Рите и коротко сообщаю о своем намерении прогуляться по окрестностям больничного парка. Она ничего не спрашивает, бросает скупое «хорошо» и отбивает вызов. Ей не нужны сейчас мои оправдания, рассказы о другой женщине и ребёнке. Подозреваю, что Рита знает куда больше о моей личной жизни, чем я думаю. Ее регулярно навещали Инна и Лилечка, а это, скажу я вам, та еще находка для шпиона. Да и Рада хоть и молчала о Лизе (по моей просьбе), но призналась, что мама ее пытала о моих отношениях с женщинами. Не знаю, с каких пор я стал представлять интерес для бывшей жены?

Дорожки из брусчатки ведут к уютному скверу, засаженному кленами и небольшими хвойными кустарниками. С каждым пройденным метром воздух тяжелеет и становится гуще и ароматнее. А шаги, порывистые и тяжелые, замедляются. Отыскав свободную лавочку, я сажусь на нее и снова достаю телефон. Как беспардонный фанат слежу за своей персональной звездой — просматриваю соцсети Лизы и ее мессенджеры. А потом звоню… Плюю на ее запрет, потому что не представляю жизни без нее и нашего малыша. Не отвечает. Сбрасывает звонки, а сообщения удаляет не читая… Черт. Я найду ее. Полечу в Париж и достану ее из-под земли… Подключу Василькова, а, может, Виноградова, Интерпол, частного детектива, черта лысого, но найду Лизу!