Книга Новый год по новому стилю - Ольга Горышина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ну что, кружится голова?
— Да! Да. Да… — говорила я все тише и тише, отвечая на короткие поцелуи.
Но вот желанные губы сбежали мне на шею и снова поднялись к подбородку, но вдруг Гриша замер, и я опустила глаза: его нос застрял между моих грудей, стянутых черным трикотажем: хороший такой футляр получился, и нос у Гриши оказался не таким уж большим.
И вот он вновь устремился к моему носу, и наши носы встретились, не мешая губам. Однако нам снова мешал пояс, теперь уже стягивающий не красный кафтан Деда Мороза, а мою талию.
— Гриша, что ты делаешь? — чуть ли не взвизгнула я, когда он опустился на колени, скользя ладонями по шелку, обтянувшему мои бедра.
— Спасаю твои ногти. Пытаюсь развязать узел зубами.
Он откинул голову, глаза его блестели — в них отражались мириады звезд. Кто утыкал столькими лампочками потолок? Мне хотелось темноты, полной…
— Я сама…
Развязать узел не получилось. Возможно, возьми я лишние пять минут… Но я их не взяла. Пять минут — это слишком долго, за пять минут можно сделать слишком много… приятного друг другу. Я змеей выкрутилась их пеньюара, и Гришины руки замерли под моими лопатками.
— Пойдем лучше наверх. Здравый родительский смысл подсказывает мне, что этим диваном мы воспользуемся еще не раз, а вот кроватью…
Я ничего не ответила. Не успела… Гриша поймал мои губы, и мои руки, и все мое тело. Он держал меня у груди крепко, шел твердо, и мне ни на секунду не захотелось убрать рук с его шеи, чтобы схватиться за перила. Дверь спальни оставалась призывно открытой, и я была тоже распахнута для Гриши настежь. Обе черные тряпочки быстро исчезли с меня, а вот мои пальцы нарочно медленно справлялись с мелкими пуговицами мужской рубашки. Я никогда этого не делала, я наслаждалась пуговицами, точно поцелуями.
— Может, включить свет? — с напускным раздражением дыхнул мне в лицо Мороз.
Только морозец обернулся сорокоградусной жарой. Но ведь на шкале термометра это еще не предел? И у ночи нет конца, если эта ночь новогодняя.
— С Новым годом…
В тишине прошла, пожалуй, целая вечность, и вот я услышала не только долгожданный шепот, но и почувствовала на щеке Гришин нос. И этот нос щекотал, поэтому я непроизвольно отстранилась. А потом, чтобы Гриша не подумал, что я его оттолкнула, приподнялась на локтях, не придерживая на груди одеяла: стыдливость ушла, и я не желала ее возвращения.
— А уже Новый год? — уставилась я в его горящие глаза, должно быть, таким же пугающим взглядом, потому что он зажмурился и ничего не ответил.
Дурацкий вопрос… А другого и не может быть, когда в теле и в голове пусто…
— Уже давно, — приоткрыл он один глаз, точно смеясь надо мной.
Ну и пусть смеётся — кто же в праздник грустит?
Я так и держалась на одном локте, точно врезалась коньком в мягкий и тёплый лёд кровати. А вот Гриша наоборот убрал локоть и рухнул обратно в подушки. На лестнице горел тревожный свет, который озарял спальню точно затухающий камин.
— Как думаешь, президент обиделся, что мы пропустили его речь?
Что я несу, что я несу…
— Нет, не думаю… Нас у него сто сорок семь миллионов. Пропажу двух человек он не заметил. Но, если ты такая сознательная гражданка, я могу включить его поздравительную речь в записи…
Гриша смотрел в темный потолок, но я прекрасно видела, как дергались в улыбке уголки его губ, и помнила их терпкое послевкусие… А он, видимо, подумав, что забыла, вдруг швырнул меня в подушки и навалился сверху с еще большей силой, чем час назад. Или два? Так ведь и не сказал, наглец, который сейчас час… Который час он безраздельно мой.
— То оливье, то Владимир Владимирович… — шептал Гриша мне в губы. — Всегда у тебя есть кто-то важнее меня…
— Ну что ты такое несешь? — улыбнулась я, проводя губами по его носу, но любопытный нос тотчас нырнул в ямочку на моей шее. — Гриша, не надо…
Я хотела добавить — щекотать, но зачем… Он, как мальчишка, не слышал никаких не надо. Да и мое тело не желало их слышать. Ему все было надо, ему всего было мало… Даже ненавистной щекотки, но в исполнении Гриши я и ее полюблю… Не сейчас, нет. Не так быстро… Сейчас я буду извиваться и пищать…
— Ну в чем дело? — приподнял он голову от моей гудящей груди.
— Щекотно, — честно призналась я.
— Ну так на то и рассчитано, — усмехнулся Гриша и тронул носом шею, заставив меня содрогнуться уже по другому поводу. — Мальчишки дергают девчонок за косички, потому что это больно.
Он снова смотрел на меня — и чертики из его глаз перепрыгнули ко мне на губы, и я с трудом сдерживалась, чтобы не слизать их.
— И ты дергал? — спросила я, почувствовав в довершение всего ещё и непонятный укол ревности.
— Предпочитал таскать за вихры мальчишек. А вот сейчас мне вдруг стали нравиться косички, — и он зарылся носом в подушку, рядом с моим ухом, полностью укрытую волосами.
Было чуть больно, слишком сильно он натянул переднюю прядь, но я терпела, не желая прерывать момент совершенно невинной близости. Мы молчали, оставив в недавнем прошлом сбившееся дыхание: мы больше не спешили подарить друг другу наслаждение. Теперь мы станем растягивать его, как карамельку… Начинку конфеты «Коровка»… Боже, да что же я такое несу, даже мысленно…
И вот он дал моим волосам свободу. Даже собрал их в кулак и взвесил — выходило много, очень много… И он успел узреть их цвета воронова крыла, а помедли Гриша пусть даже один день, я б успела поседеть…
— Хочешь, наберу для тебя ванну? — ошарашил он меня своим вопросом, и я не сразу нашлась с ответом, да и ответ мой оказался опять же вопросом:
— Зачем?
Гриша рассмеялся:
— Сказал же, для тебя. Хочешь?
— Зачем? — повторила я.
Но не как заведенная игрушка, а потому что и вправду не поняла его желания налить для меня пенную — ведь пенную же? — ванну.
— Чтобы тебе было хорошо. Зачем же еще? — воскликнул Гриша неестественно громко, или у меня за последние часы (если не дни) обострились все рецепторы.
— Вот именно: зачем еще, когда мне уже хорошо?
Я не задавала вопрос: шепот, который мы передавали из уст в уста, минуя уши, не допускал никаких подъемов и падений. Гриша уже поднял меня на непонятно какое по счету небо и удержит меня там, что бы это ему не стоило. И я по собственной воле не собираюсь срываться вниз — я насиделась в окопе, меня туда больше не тянет… Если только кто-то столкнет меня в пропасть, но этого кого-то нет рядом и никогда не будет, пока рядом есть другой… А он есть — он не фантазия, я могу его нащупать и делаю это. Не щипаю, но глажу…
Ущипнуть сейчас надо если только меня, но я и так знаю, что не сплю, что это наконец случилось со мной наяву… И я не проснусь от сказочного новогоднего сна, потому что сна нет — я смотрю на свой новогодний подарок широко распахнутыми глазами, в которых ни на грамм сна и ни на градус опьянения.
