Книга Война - Евгений Шепельский

Вдали что-то ухнуло, затем ахнуло. По-моему, в сторону одной из галер дважды выпалили из пушки. Черт, разве можно держать такие пушки заряженными на кораблях, порох же отсыреет?

Суп… Да при чем тут суп, когда меня вот-вот убьют?

Взгляд старика сделался острым, я понял, что он решил со мной кончать, и, в отчаянии, запустил пупырой ему в лицо. Рукоятка смазала его по носу, и этого хватило, чтобы, как говорится, сбить настройку: он опустил шпагу на миг, я же прыгнул вперед и вогнал острие под его грудину.

Молодой выскочил на палубу, в каюте обзавелся абордажной саблей. Кажется, он не понимал, что происходит — мысль о том, что под палубой сейчас идет резня, еще не посетила его голову.

Я с трудом извлек шпагу и, не мешкая, рубанул молодого офицера по лицу — наискось, жестоко. Добавил секущий в шею, а подбежавший с кормы ветеран рассек тесаком грудь. Задачей нашей было убить всех, убить как можно быстрее и действенней. Офицер свалился на палубу, свечной фонарь упал, прокатился немного, однако не погас — косой луч остановился на проеме.

Из люка исторгся тяжкий стон. Я услыхал голос Ритоса:

— А, внебаночная! Н-на! — И седая голова боцмана возникла над срезом палубы. — Готово, вашество! — гаркнул он. — Почти всех сделали. Ищем вашу эту… хранилище с порошком и железными камня… — Он не докончил фразу, взглянул поверх моего плеча, глаза расширились в великом удивлении.

Я оглянулся. В проеме носовой надстройки стояла женщина. Абсолютно нагая, очень худая женщина лет пятидесяти. Безбровая и, кажется, лишенная ресниц. Единственный предмет на теле — мерцающее золотыми искрами ожерелье в виде змеи, заглотившей свой хвост.

— Баба! — выкрикнул ветеран подле меня.

Чудесница! Безбровая магичка из Рендора! Ментальный аудитор!

Она шагнула за порог, развела ладони и хлопнула ими, что-то немо сказав. Невидимый ветер саданул меня в грудь, отбросил к борту. Я стукнулся затылком о край пушки — больно! — и едва не выпустил шпагу. В груди было жарко. Как тогда, когда брат Горишка испытывал на мне простенькое заклятие.

Луна выползла из-за туч, осветила палубу гнилостно-зеленым. Взгляд магички повис на мне, точно пудовый камень. Губы вновь что-то немо сказали.

Узнала. Готовится убить.

Хлоп!

Силовой удар смел с палубы ветерана, а Ритоса загнал обратно под палубу.

Магичка двинулась на меня, разводя ладони для нового хлопка.

— Кончай ее, кореха! — взревел Ритос, высунув голову. — Это же…

Она шла на меня, как сомнамбула, с пустым, отсутствующим взглядом. Я вскочил, мельком отметил, что десятки светлячков перепархивают на палубы адоранских кораблей — это ветераны метали факелы, в то время как другие намертво скрепляли брандер с кораблем крюками и цепями, которые не перерубишь, как обычный канат…

— Убей! — крикнул Ритос.

Убить женщину?

Я…

Не…

Могу…

Воздух стал вязким.

Суп… даже в эти проклятые моменты в голову лезут мысли про гороховый суп!

Наверное, я так и помру, не узнав его секрета.

Магичка начала сводить ладони. Я понял, что делает она это быстро, просто время замедлилось. Старый боцман взмахнул рукой, и окровавленный тесак, блеснув в свете луны, с глухим стуком воткнулся в спину чудеснице. Она застыла, на гладком, фарфоровом лице проступила уродливая гримаса боли. Затем тонкие ноги подломились, она рухнула, похожая на марионетку, которой вдруг, махом, отсекли все управляющие нити.

Ритос выбрался из люка, и, подволакивая ушибленную ногу, приблизился ко мне.

— Эх, вашество! Я же ходил с Мамашей Лие… Она бедовая была чертовка, всех резала напропалую… Да и какая разница, кого резать, если человек хочет прикончить тебя? Эх, вашество! Тонкой вы души этот… мудрец вы субтильный, короче говоря… ай. Пупыру еще мою потеряли-посеяли. Ну что за…

— Один вопрос, Ритос… — проговорил я, страстно мечтая о литре охлажденной минералки. — К чему этот разговор про суп?

Боцман смерил меня снисходительным взглядом, стер разводы чужой крови со лба и щек, от чего лицо его превратилось в тигриную маску.

— Это, вашество, хитрожопое морское чародейство. Затычка от страха. Чтобы, значит, во время драчки у всякой тли внебаночной, береговой, в портках сухо было. Думали вы про супец-то постоянно, э? — И он рассмеялся.

* * *

Брандеры сыграли свою роль. Корабли Адоры, наглухо сцепленные с галерами, сгорели дотла. Пленных мы не брали. Их негде содержать так, чтобы это не стало известно соглядатаям Адоры и Рендора.

Милосердие перестало быть вторым моим именем.

* * *

Мы сгрузили все восемь пушек на галеру. К ним — большой запас ядер и пороха и найденный пистоль. Затем сцепили корабль с оставшимся брандером и подожгли его.

Я помогал грузить пушки, и в какой-то момент заметил, что на каждой сбоку, возле дульной части, имеются отлитые цифры. Пушки, которые мы сгрузили, были пронумерованы с 18 по 25.

Все было бы хорошо, только цифры эти были классические земные, изобретенные хитромудрыми арабами тысячи лет назад.

Со стороны Адоры и Рендора мне, очевидно, противостоял такой же крейн.

Глава 26

Глава двадцать шестая

Амары не было в ротонде, наверное, у Великой Матери задержалась, однако ужин, заботливо прикрытый вышитой салфеткой, ожидал на столе. Рябая проводница не знала о моих похождениях, кое-что я скрывал, просто чтобы избежать лишних нравоучений и упреков. Я не стал есть, кое-как разделся. Не думал, что удастся заснуть после морской эскапады, однако, едва прилег, тут же провалился в беззвездный космос. В нем зудели вопли Стражей, пытавшихся сцапать мою душу, но я настолько вымотался, что мне было все равно.

* * *

Кто-то настойчиво колотил в двери спальни:

— Ваше сиятельство? Вставайте, ваше сиятельство! Скоро прием!

Сквозь дрему я узнал надтреснутый голос Блоджетта, крикнул ему матерно, чтоб проваливал. Он не внял, и, поскольку я проснулся, откликнулся, а значит, формальная вежливость соблюдена, толкнул двери и вошел. В руках осточертевший мне голубовато-синий с золотом мундир — жюстокор, узкий в плечах и расширяющийся книзу.

— Ваше с-сиятельство! Простите, что явился в сей богослужебный час! Но н-нужно вставать, ваше сиятельство… величество… государь! Г-гости уже прибыли! Вы бледны, ваше сиятельство. Госпожи Амары нет, я взял на себя смелость растопить б-баню лично. Завтрак… ужин… остались на столе. Можно разогреть, можно употребить холодным. Однако, если вы желаете чего-то особого…

— Канистру разливного, — бросил я, он не понял, а я не стал пояснять. Кота нет, Амары нет… Все пропали, отбились от рук, распалась моя дружная семейка.