Книга Бенедиктинское аббатство - Вера Крыжановская

Наконец я в изнеможении остановился; я задыхался, и пот струился по лбу. Шатаясь, прислонился я к стене. Я был свободен, богат и независим.

Вдруг я в отчаянии вскрикнул: как выйти? Я похоронил с ним ключи, а одна мысль увидеть отца приводила меня в трепет. Я опустился на каменный пол; но, падая, прикоснулся к чему-то холодному, взглянул, дрожа, и у меня вырвался радостный крик: то были ключи. Во время борьбы они оторвались от пояса отца и откатились в угол.

Я просиял, вышел из подвала, не оборачиваясь и, когда последняя дверь закрылась за мною, облегченно вздохнул. Препятствие устранено; ни в чем воля отца не помешает моей свободе и моим влечениям.

Я решил скрыть истину, не желая появиться в свете с репутацией отцеубийцы; но как объяснить исчезновение отца? После минутного размышления я побежал в другую часть подземелья, где был глубокий колодец, огороженный небольшой закраиной из гнилых досок; несколькими сильными ударами ноги я опрокинул одну стенку, погасил и бросил факел, потом кинулся наверх, притворяясь ужасно испуганным и крича:

— Скорее, скорее! Помогите! Отец куда-то упал: факел мой погас, и я ничего не вижу.

На мой крик прибежали Христофор и Сибилла. Они взяли факелы, и мы спустились. Придя в указанное место, Христофор зарыдал.

— Боже милосердный! Если рыцарь упал туда, конец ему; это колодец. Да упокоит Господь его душу.

— Да, — проговорил я упавшим голосом. — Это здесь. Он хотел сегодня посетить эту часть подземелья; но подойдя сюда, он прислонился к закраине и осветил факелом колодец. Вероятно, он хотел сказать мне что-нибудь, потому что начал так: «Видишь, Гуго». Тут раздался страшный треск, отец вскрикнул и исчез в глубине. От испуга я выронил факел, он погас, и я побежал за вами.

Христофор приподнял свой факел и осветил внутренность колодца; на дне его свет блеснул маленьким кружком.

— Да, — продолжал старый слуга, рассматривая сломанную закраину, — доски совсем сгнили, и с хозяином кончено. Уж он не появится снова, кроме как в день страшного суда.

При этих словах я закрыл лицо руками и притворился убитым горем; старые слуги утешали меня.

— Ну! Не права ли я была, говоря, что будет несчастье, — ворчала старая Сибилла, покачивая головой. — Когда появляется Иоланда, то всегда не к добру.

— Кто это Иоланда? — спросил я, удивленный, поднимая голову, первый раз слыша это имя.

— Ах! — произнесла Сибилла, испуганно взглядывая на колодец, как будто еще боясь того, кто исчез там. Быстро оживившись, она сказала мне: — Иоланда — прабабка старого графа. Бабушка моя рассказывала, что она погибла непонятным образом; но это длинная история. Желаете ее узнать, молодой господин?

Я всегда любил все таинственное и страшное; часто во сне я видел вещи, не существовавшие в действительности; они были много красивее и совершенно иные, нежели окружавшие меня, а тут еще дело касалось таинственной семейной истории.

— Да, Сибилла, — сказал я, — расскажи мне, что знаешь о прабабке, возвестившей нам о печальном конце отца; только уйдем из этого места.

Мы вошли в столовую, Христофор придвинул мне украшенное гербом кресло отца, бросил охапку дров в камин, а Сибилла, взглянув на Христофора, сказала:

— Помоги мне, пожалуйста, если я забуду какую-нибудь подробность, ты ведь знаешь это наизусть?

Старик мотнул головой в знак согласия, и она начала:

— Ваш прадед, как и все ваши предки, назывался Гуго. Граф был уже в известном возрасте, когда он осадил и взял замок; название я забыла. Рыцарь, владелец замка, попал в плен, но дочь его, благородная Иоланда, бросилась в ноги вашему прадеду и умоляла освободить отца. Когда ваш прадед увидел ее, все черти вошли в него, потому что один сатана мог внушить пятидесятилетнему человеку мысль жениться на шестнадцатилетней девушке. Он поднял умолявшую его красавицу и просил ее руки под условием освобождения отца; она пожертвовала собою из дочерней любви, и свадьба была совершена с большим торжеством. Моей бабушке было шесть или семь лет, когда в замок вступила новая владелица; но она сказывала мне, что ангел не мог быть краше, так она была бела и стройна; волосы ее походили на золотые пряди, а глаза были голубые, как само небо.

Три года прошло так, что никто не замечал ничего дурного; но в то время рыцарь собрался к своему умиравшему брату, высокому духовному лицу, кажется, епископу. Старый граф, очень набожный, отправился на зов брата, оставив в замке молодую жену и двухлетнего сына.

В его отсутствие просил приюта один молодой, но больной и истощенный миннезингер. Великодушная графиня приказала принять его и ухаживала за ним; когда же он поправился, она пожелала слышать его пение. Случилось, что несчастный миннезингер, благодаря уходу и хорошему питанию, снова стал таким красивым молодым человеком, что трудно было оторвать от него глаза. Он прибыл, не знаю из какой страны, где очень жарко; цвет лица был бледный, очень черные вьющиеся волосы и глаза, как две звезды. Имя его было Анджело. Должно быть, графиня слишком близко смотрела на него, или, прости Господи, он околдовал ее; но дело в том, что она частенько призывала его в ту башню со стороны леса — знаете, где заделан вход? Они проводили там целые часы; иногда видали, как Анджело сидел на подоконнике и пел, а благородная дама работала за прялкой.

Однажды вечером графа не ожидали в замок, а он явился. Он казался в очень хорошем расположении духа и спросил, где графиня. Все молчали, никто не смел сказать, что она в башне, потому что там же был и красавец Анджело. Тогда он громовым голосом потребовал, чтобы ему сказали правду, и один паж, смелее других, пальцем указал ему на башню.

Быстрым шагом направился он туда; два оруженосца видели, как он поднялся по освещенной луною лестнице, потом слышали, как кулак ударил в запертую дверь. Через несколько минут он вернулся один и хриплым голосом приказал заделать вход в башню…

Никто никогда не узнал, что там произошло: но с тех пор каждый раз перед кончиной главы семьи видят Иоланду в белом шерстяном платье, с распущенными роскошными волосами; она выходит из башенной стены и обходит вокруг дома, а затем на большой двери делает знак окровавленным кинжалом. Три дня тому назад я, Христофор и два воина видели, как она совершала свой роковой обход; а сегодня наш старый граф погиб ужасной смертью.

Я слушал с жадным любопытством.

— А как умер прадед? — спросил я.

— Недоброй смертью, — отвечала Сибилла, крестясь. — На охоте под ним лошадь упала, и нога его попала под коня, а кабан ударил его в живот.

Мне пришло в голову спросить Сибиллу о судьбе моей матери, но я не решился; что-то непреодолимое удерживало меня. Наверно, ее смерть также окутана какой-нибудь кровавой тайной.

Я отправил стариков и пошел к Кальмору. Я рассказал ему, что отец следил и слышал все наши проекты; что, заведя меня в подземелье, он хотел меня утопить в колодце, и, пока я отбивался, он споткнулся и сам упал в пропасть.