Книга Два жениха и один под кроватью - Марина Ли

Тёплые пальцы невесомо прикоснулись к коже на моей щеке, качнули сапфировую каплю моей серёжки, и я на всякий случай задержала дыхание, вдруг осознав, как, должно быть, неоднозначно и неприлично выглядит вся эта сцена со стороны. Осознала и сладко содрогнулась от стыдного, нетерпеливого страха.

— Двоюродный брат Императора стал моим опекуном после смерти матушки. Я многим ему обязан и, конечно, не смог отказать, когда он пригласил меня в свою семейную ложу на представление в честь именин Наследника.

— Двоюродный брат Императора, — удивлённым эхом повторила я, а Даккей небрежно дёрнул плечом.

— Так получилось. Герцог принял меня в свою семью, я все каникулы проводил в его дворце, стоически отбивая атаки его шестерых дочерей. Идея выйти замуж за «простого боевика» отчего-то тогда казалась им ужасно привлекательной.

— А тебе так не казалось? — уточнила я и сама скривилась от того кислого раздражения, которым был пропитан мой голос.

Бездна знает, что со мной такое творится в последние дни! Стоит хорошенько задуматься над этим. Потому что если отмести идею очередного проклятия, Алан Даккей мне гораздо больше чем просто нравится. Кажется я…

— А у меня невеста есть, — напомнил он, наклоняя голову. — Не забыла?

Во рту пересохло настолько, что язык прикипел к нёбу, поэтому пришлось ограничиться торопливым кивком. А сердце при этом колотилось так, что сквозь его грохот я с трудом разобрала, что ещё мне нашёптывал боевик.

— К тому же, названные сестрицы уже все замужем. Последнюю герцог три месяца назад пристроил в хорошие руки… Так как?

— А?

Мой блуждающий взгляд зацепился за изогнутые в намёке на улыбку губы, и я непроизвольно сглотнула. Даккей, издав низкий гортанный звук, качнулся, словно пытаясь удержать равновесие, его глаза потемнели до цвета ночного неба, а ноздри, расширившись, задрожали, втягивая мой аромат. А когда его приоткрытые губы накрыли мои, затягивая в шокирующе неприличный поцелуй, я безвольно опустила руки на мужские плечи и зарылась пальцами в прохладные пряди на затылке.

Оказывается именно об этом я мечтала всю свою сознательную жизнь. Надо же…

Даккей целовался жадно и страстно. И так головокружительно, что из головы разом вымело все намёки на разумные мысли вроде тех, что «нельзя» и «приличные девушки, особенно наставницы, себе такого не позволяют».

Ещё как позволяют! Особенно когда так сладко и так хорошо, что кажется, будто по жилам вместо крови растекается жидкое пламя, и хочется стонать в голос, и прогибаться, плотнее прижимаясь к горячему твёрдому телу.

— Это «да»? — глядя на меня безумными глазами, прохрипел Даккей, когда нам всё же удалось разорвать поцелуй.

Я туго соображала, о чём он говорит. К моему стыду, мне хотелось не разговаривать, а целоваться. Поэтому я облизала губы и уточнила рассеянно:

— Что?

— Завтра вечером, — напомнил голосом коварного искусителя боевик и большим пальцем стёр невидимый след с моей нижней губы. — Из театра. Вместе возвращаемся?

— Хорошо, — согласилась я, за что меня немедленно наградили ещё одним поцелуем. Грешным и влажным.

О том, как я стану объяснять это Бреду я предпочла вообще не думать.

Алан ушёл в десять вечера. А в половине шестого утра кто-то громко и настойчиво ударил в стену моей комнаты. Судя по звуку, кузнечным молотом. Я вздрогнула и, приподнявшись на локтях, сначала посмотрела на настенные часы, а затем перевела недоверчивый взгляд на дверь. Звук повторился, и я с прискорбием была вынуждена признать, что стучали не в стену.

Пока я поднялась, пока попала руками в рукава в халат, невидимое чудовище, нападающее на мирных жителей ещё до рассвета успело разбудить весь этаж. И не только его, быть может.

Распахивая дверь, я мысленно ругалась: «Какого дохлого демона!?» Мысленно — не потому, что у меня внезапно язык отсох, а потому что я вежливая и хорошо воспитанная наставница, а не какая-нибудь базарная баба, которая сначала говорит, а потом думает. А распахнув — прикусила себе язык, чтобы не повторить подуманное вслух и не присовокупить к нему ещё что покрепче.

Потому что испугалась.

А кто бы на моём месте не испугался, увидев в шестом часу утра на пороге неведомое нечто.

В неведомом росту было метра два или около того. Короткие — даже короче, чем у меня! — чёрные как смоль и кудрявые волосы топорщились вокруг круглой головы пугающим нимбом. Огромный нос с горбинкой, один глаз зелёный, а второй карий, пухлые губы. Грудь, размером с два арбуза, обтянутая серым мужским свитером, указывала на то, что неведомое относится к женскому роду, впрочем плоский живот и крутой изгиб бедра в охотничьих бриджах указывало на то же.

Сапоги до колена, огромный саквояж у ног, в одной руке стек, а в другой — дымящаяся в длинном мундштуке сигарета.

Увидев меня, женщина нервно стукнула себя стеком по голенищу и воскликнула удивительно мелодичным голосом:

— Ну, наконец-то! Вы что же, милочка? Изволите спать!?

— А?

— Я сильно извиняюсь, если не права, но разве не вас пригласили на именины к Наследнику?

И зачем-то добавила вопросительно:

— Леди?

Я поправила халат, потупилась и виновато призналась:

— Меня. Но не на именины, а в театр. Там представление по случаю…

— Ещё хуже! — грозно нахмурила густо накрашенные брови женщина и, наконец, представилась:

— Фру Агустина. Один плюс. Ваш брат хоть и не демона не понимает в женской моде сумел достаточно хорошо описать вашу фигуру. Ну и дагеротип помог. К шести вечера должны успеть…

От такого заявления я испуганно икнула и попятилась, а фру Агустина, приняв моё движение за приглашение, уверенно подхватила мощной рукой саквояж и, вильнув бедром, ловко втолкнула меня в комнату.

И сама тоже. Втолкнулась.

— Тэкс…

Она осмотрелась по сторонам. Водрузила саквояж на одно из двух моих кресел, во второе уселась сама и, взмахнув стеком, велела:

— А ну-ка покрутись… Мгу. Халат сними… Да сними, не жмись! Что я там не видела? Ещё покрутись. На шее что? Засос? Очень хорошо… Я прямо как знала. Такой крем захватила, песня, а не крем… Ну всё! Не крутись. Где у тебя тут ванная? Мыться пойдём.

И тут я, наконец, прекратила смущённо краснеть и взбунтовалась. С пяти лет мне никто не помогал принимать ванну. Маменька какое-то время ещё пыталась настаивать на помощи горничной, а если быть точной, то до моего поступления в БИА, а после махнула рукой. А несколько лет назад, как-то рассматривая меня за завтраком во время летних каникул в «Хижине» с неудовольствием признала, что я всё же научилась ухаживать за собой без посторонней помощи. Правда добавила при этом:

— Но ты же у меня умница!