Книга Бесы с Владимирской горки - Лада Лузина

– Они размножаются.

– Кто? – спросила Даша.

– Вампиры. А Топов – таки хорош! Шестой «плюс» ему! Не остановился, продолжил расследование… Он обнаружил на стройке еще одно тело. Второй безголовый скелет. Судя по всему, останки молоденькой девушки. А ведь и на похоронах в Лавре вампиров было двое, – прибавила Катя. – Вторая женщина. Красивая. Она не ожила… Неужели очередной вампирский роман? Бессмертная любовь, как у Дракулы с Миной? И наш заговоренный замочек был все же любовным?

– Любовь? – Чуб со стуком отложила свой телефон. – Люди, я тут быстро читанула Франко и разных-других… Я вам говорю, мы ничего не знаем об украинских вампирах! Мне стыдно, но я во-още не знаю сказок о наших упырях… Во-первых, вампирами в Украине чаще всего становятся именно от огромной любви! Если человек умер, а любовь его – нет, он встает из гроба. Во-вторых, они таки вызывают все массовые болезни. В-третьих, вампиром у нас может оказаться и барин, и князь, и поп, и монах. Еще наши вампиры нередко водятся с украинскими ведьмами… Но как с ними бороться? Боятся ли они вообще чеснока? Серебра? Солнечного света? Спят ли в гробу? Ни черта непонятно! Вся эта фигня из иностранных киношек у нас во-още не работает! Ясно только, как их убить… Но могут ли они после воскреснуть? И самый главный вопрос – для воскрешения им во-още нужны личные кости? Или, – Чуб сделала достойную театральную паузу, – они уже среди нас? А мы опять не замечаем кого-то прямо под носом!

* * *

Сорок семь ступенек двухмаршевой лестницы, ведущей к массивному шестиколонному Национальному художественному музею Украины, знавали и лучшие времена.

Нынче же могло показаться, что ступени слепенько щурятся, иные совсем окосели, и веки их нервозно подрагивают, и с таким «пьяным взглядом» – можно ненароком завалиться и набок.

Собственно, состояние ступеней и стало причиной благотворительного бала, все средства которого обещались пустить на реставрацию лестницы.

И нынешним вечером безобразное поведение ступенек было прикрыто широкой и пафосной красной дорожкой, которой суждено было стать дорогой в лучшую жизнь.

Благотворительный бал-маскарад привлек порядочное внимание прессы. Дорогие билеты купили политики, пригласительные получили звезды шоу-биза. Но само по себе скопление випов не было такой уж диковинкой для столичного Киева.

Возбудителем внимания стала тема бал-маскарада – ожившие картины Музея.

По красной дорожке, щедро раззолоченной огнями осветительных приборов и вспышками фотокамер, шли люди из Прошлого. И облупленные бетонные боги с фронтона с высокомерным любопытством взирали на прибывших к ним необычных гостей.

Обнаженный по пояс известный боксер в костюме Самсона прибыл в сопровождении своего пиарщика в образе льва.

Известная депутатша из свиты бывшего президента торжественно прошла по красной дорожке босиком, изображая крестьянку в красной плахте с картины Пимоненко.

Участник очередного модного шоу в белоснежном костюме архангела Гавриила с картины Мурашко нес в руках ветку искусственных лилий.

А известный модельер прошествовал в черном приталенном сюртуке с белейшим стоячим воротничком, и, как широкоформатный транспарант, подручные несли за ним специальный фон, изукрашенный характерными черно-белым кругами с «Автопортрета» Максимовича – украинского сына изысканного стиля Арт Нуво, покончившего с собой в двадцать лет при столкновении с невыносимой жестокой реальностью Ар Деко.

Фотокамеры возбудились при появлении первой красавицы Киева Катерины Михайловны Дображанской в широкополой красной шляпе и ее сопроводителя – Виктора Топова в костюме Павла Полуботка, с красным плащом и шапкой, (вполне сочетавшимся с Катиным головным убором).

И даже грифоны на крыше, даже два похожих на глыбы громадных льва по боками лестницы, нарочито отвернувшиеся от пестрой толпы, покосились на посетившую их Киевицу. И мало кто, кроме грифонов и львов, обратил внимание на скромную Машу, семенящую за Катей в неприметной матросской блузке с картины Рокачевского.

Маскарад был балом лишь по названию. Внутри музея, не удосужившегося обзавестись парадной залой, не было помещения для танцев, как, впрочем, не было и желающих танцевать. Но зато был оркестр. Официанты, разносившие яства и напитки в тонконогих бокалах. И пьянящая атмосфера наэлектризованного праздничного ажиотажа, возникающая всякий раз, когда небожители встречаются со своими жрецами и жрицами, держащими в руках жезлы микрофонов.

Жрецы богов от политики охотились за представителями Рады и Администрации, служители таблоидов – за певцами, актерами, телеведущими, модельерами, светскими львами и львицами.

У каждой сколько-нибудь известной картины царил ажиотаж. Согласно правилам Бала в Музее рекомендовалось не только прийти в костюме, но и подготовить короткий рассказ о своем живописном персонаже. Нарезки историй собирались разместить новостийные каналы и сайты; оговорки, ошибки и ляпы готовились разобрать язвительные блогеры.

И потому многие випы отнеслись к делу вполне серьезно.

Депутатша, давно пытавшаяся взять на щит тему женских прав и свобод, с возмущением рассказала о печальной судьбе главной героини «Свадьбы» Пимоненко – невесты, над головой которой реял красный флаг, свидетельствовавший отнюдь не о большевистских убеждениях новобрачной, а о наличии у невесты девственности. Помянула она заодно и страшные истории тех украинских невест, меж ног которых не находили красной «калины».

Известная актриса театра и кино в костюме казачки Наталки Розумихи, свекрови самой императрицы Елизаветы Петровны, поведала, как украинская свекруха заставила поклониться невестку, не взирая на царское звание последней.

Но самое захватывающее и скандальное событие вечера произошло в противоположном конце того же самого зала с тревожными кроваво-красными стенами, у портрета загадочного бледного и высокого юноши в костюме Черного Монаха.

Монах на живописном полотне был на диво красив. Демоничен и мрачен. Его черные волосы сливались с черной монашеской одеждой. Черным летящим бровям могла позавидовать любая красавица. Лицо его было бледным. Нос – несколько хищным. А огромные глаза сочетались с удивительно маленьким для мужчины ртом. И во всем его загадочном облике словно таилась необъяснимая мука, печаль и обида. А золотое плетение тонких шнурков с кистями на пурпурной портьере за его спиной напоминали тревожную паутину, в которую он угодил.

У длинного, в полный рост изображения Черного Монаха стояла столь же долговязая певица, в черной рясе и с репринтным изданием в руках, свидетельствовавшем о тщательности ее подготовки при вхождении в образ.

Конкуренцию ей намеревался составить популярный веселый ди-джей, также облюбовавший костюм монаха, с нескрываемой целью выстебать церковную тему.

Певица, напротив, была нарочита серьезна.

– Его мать, – указала она на заключенного в двухметровом портрете красавца-монаха, – княгиня Наталья Долгорукова – стала для многих воплощением истинной верной любви. Она последовала за своим мужем на каторгу… Именно ее подвиг спустя сотню лет повторили и жены декабристов.