Книга На грани счастья - Татьяна Алюшина

Приплыли! Катька, закончившая институт, никуда устроиться не может, Дарья так вообще подрядилась уборщицей полы мыть. Поджались до минимума, боясь валютные сбережения трогать, — неизвестно, что дальше!

А тут мама стала девчонок уговаривать приехать к ней в гости, пока в стране неразбериха. Катька холодно отказалась, заявив, что будет работу искать, а Дашу уговорили бабушка Надя и Лидия Ивановна съездить, отдохнуть от них от всех.

Дашка поехала.

И вернулась совсем другая. С иным пониманием, иным вкусом и чувством жизни, с мудростью, выстраданной глубоким переживаемым чувством вины.

Остались они с Катей в вечер Дашиного приезда ночью в кухне разговаривать вдвоем, после отшумевшей встречи, застолья небольшого с семьей.

— Красивая Италия? — спросила Катька напряженным тоном.

— А почему ты меня не спрашиваешь, как там мама живет? — поинтересовалась Дашка, строго глядя на сестру.

— Как она живет? — пожала пренебрежительно Катька плечами. — Хорошо живет. В Италии. А что, там можно плохо жить?

— Кать, — жестко, бескомпромиссно сказала Дашка, — четыре года прошло, как умер папа. Тебе двадцать два, ты взрослая, умная тетка, что ты ей никак простить не можешь?

— А то! — прорвало годами лелеемую претензию из Катьки. — Мы тоже отца потеряли, а такое впечатление, что горе только у нее!

— Катя! — поразилась этой детской обиде Дашка. — Мы с тобой потеряли отца, это горе, это невосполнимая потеря, но мы потеряли только отца! А она потеряла все! Она с его смертью потеряла жизнь, себя, смысл — все! Он был ее дыханием, ее вселенной, всем! Ты не понимаешь, что это огромная разница — наша потеря и ее? Ты хотя бы представляешь, что она пережила, когда держала папину голову на коленях в момент его смерти? Она умерла тогда вместе с ним. Оболочка осталась, а она умерла!

— Да что ты мне тут объясняешь?! — взорвалась Катька своим непрощением. — Она нас предала! В самый трудный, самый тяжелый момент, когда нужна была больше всего в жизни, бросила нас и предала!

У Дашки аж в глазах потемнело от возмущения, боли за маму, от этих пустых, глупых обвинений, высказываемых маленькой девочкой, ревнующей отца к маме. Она подскочила с места, наклонилась над Катькой и, не сдерживая голоса, эмоций, вины, разъедающей сердце, орала:

— Это мы! Мы ее предали и бросили! Самые родные, самые близкие люди предали ее и выкинули из своей жизни за несоответствие нашим ожиданиям! Ты вот, например, знаешь, что она кандидат наук? Знаешь, что она окончила аспирантуру и защитилась еще при жизни папы? — И, увидев удивленное выражение Катькиного лица, продолжила обвинительную речь: — И я не знала! А почему?! Да потому, что нам по фиг было, кто она, чем занимается! Мы тупые и равнодушные дочери! Эгоистичные суки! Никто из нас — никто! — не поговорил с ней после смерти отца, не поплакал вместе, не поддержал, не расспросил ни о чем! Отпустили в эту Италию, как мусор выбросили! Она не в себе была, умирала, не жила, а мы отделались от нее! И ни разу, ни разу не спросили, как она там живет!

На ее крик прибежали перепуганные домочадцы, кроме бабушки Васнецовой, и стояли, потрясенные, в дверях, слушая приговор своему эгоизму, выносимый Дашкой. А она уже никого не видела, и не слышала, и не могла остановиться:

— Мы все! Все знали, что она беспомощна в горе своем, беспомощна в жизни, в социуме, в быту, и без зазрения совести выкинули ее! В чужую страну, без друзей, без знакомых, без денег, без поддержки! Иди, нам и без тебя тяжело! Мы все эгоистичные, безразличные суки! Ты знаешь, как она там жила? Она звонила, мы не спрашивали, как она! Она приезжала, мы поражались: тоненькая, как девочка! А знаешь почему? Потому что она год голодала! Ей есть не на что было! Она не жалуется, нет! Улыбается и абсолютно уверена, что это такая ерунда! Она не купила себе ни одной вещи за тот год и практически не ела! А деньги, копейки, копила, чтобы к нам слетать! Мы были здесь, все вместе, с квартирами, заработком, держались друг за друга, а она там одна! Брошенная всеми, кроме любимого мужа!

Бабушка Надя заплакала навзрыд, и это привело в чувство Дашку, как пощечина, остановив ее чернушное ослепление разъедающей вины. Она развернулась к дверям, увидела наконец всех, подошла к бабушке, обняла, подставив плечо для рыданий, гладила по голове и извинялась:

— Ну прости, прости. Это я себя обвиняю Себя. У мамы все сейчас хорошо. У нее, знаешь.

и тогда все хорошо было. Она мне сказала, что Васечка ей помогал во всем, поддерживал и даже напоминал, что надо поесть.

И разрыдалась давно сдерживаемыми слезами.

— Знаешь, — сказала она Власову севшим от непролитых слез голосом, — я этой вины, наверное, с себя никогда не сниму. Это так стыдно и больно. Я тогда первый раз разглядела ее по-настоящему, поняла и восхитилась своей мамой! Она совершенно потрясающая женщина! Женщина века девятнадцатого. Я тогда осознала, что, когда папа умер, ей было всего тридцать шесть лет, она на четыре года была старше меня нынешней! Молодая, необыкновенная, красивая женщина, и у нее кончилась жизнь.

— Мама, ты же в полной нищете жила! — шокированная тем, что узнала, прошептала потрясенно Дашка. — Ты же голодала!

— Это такая ерунда, шелуха глупая! — уверяла мама, обнимая Дашку. — Я всему научилась: и жить, и с бытом справляться, и деньги считать. Мне хватало на две чашки кофе и что-нибудь легкое перекусить днем, этого вполне достаточно.

— Мам, прости нас! — винилась Дашка.

— Да что ты, девочка! — успокаивающе поглаживала и целовала ее мама. — Я была тогда обузой для вас. Везде и во всем вокруг был только Васечка, и я целовала воспоминания о нем. В чем я могла в те времена найти в России работу и отдохновение? Я бы так и ушла следом за ним. А здесь я занималась любимым делом, и мне так это нравилось, что я не замечала ничего вокруг. И потом, каждую ночь я разговаривала с Васечкой, он мне помогал, подсказывал, направлял. И это было счастье.

И Дашка поняла и увидела, что мама стала сильной, другой. А может, она всегда была сильной, только они этого не понимали? Дашка стала ездить к ней при любой возможности, а Катька так и не поехала. Дарья с ней о маме больше не разговаривала. Не могла, боялась наговорить непоправимого.

Она закончила институт и, победив в трудном конкурсе на вакантное место, поступила на работу в очень серьезную, стремительно набирающую обороты корпорацию и начала делать карьеру.

Катька поступила работать в специализированный лицей, преподавала язык, Дашка работала, как конь заводной на карусели. Жили.

В две тысячи третьем умерла бабушка Васнецова. Похоронили. Через восемь месяцев от обширного инфаркта умер дедушка Стас. Остались они бабским коллективом — бабушка Надя, Лидия Ивановна и Катя с Дашей.

Напасти, заявив о своем появлении, похоронами не отделались.

Большая любовь у Катьки. О господи!

— Кать, — познакомившись с этой «любовью», спросила Дашка у сестры. — Ты знаешь закон нашего времени?