Книга Город - Дэвид Бениофф

Она вообще, по-моему, отвечала только на половину моих реплик, и эта к их числу не относилась. Я-то надеялся, что она ответит: «А я Вика», — и я бы тогда сказал: «А я знаю. А полностью — Виктория, да?» Мне почему-то казалось, что это будет очень умно, хотя всякая Вика — неизбежно Виктория.

Я немного послушал, как она дышит, пытаясь понять, заснула или нет. Потом проверил шепотом, задав последний вопрос:

— Так раз ты астроном, я не понял… Как же ты снайпером стала?

— Начала стрелять в людей.

На этом, понял я, наша беседа и завершилась. Я закрыл рот и больше не мешал ей спать.

Среди ночи я проснулся от того, что кого-то из колхозников одолел кашель. Слушая, как он перхает и отхаркивается, сплевывая мокроту, что поселилась у него в легких, должно быть, еще при Александре III, я понял, что во сне Вика привалилась ко мне и ее щека покоится у меня на плече. Я ощущал, как поднимается и опускается у нее грудь: тик — вдох, так — выдох. И весь остаток ночи старался не шевелиться, чтобы ее не спугнуть. Мне очень хотелось, чтобы она была рядом.

22

Наутро немцы разбудили нас, выдирая гвозди, которыми накануне забили дверь. В щели пробивался солнечный свет, крохотными прожекторами высвечивая чей-то сальный лоб, кожаный сапог, просивший каши, роговые пуговицы чьего-то пальто. Вика уже сидела рядом и грызла ногти. Методично грызла — но не истерично, а так, словно мясник точит нож. Где-то под утро она от меня отодвинулась, а я и не почувствовал. Поймав мой взгляд, она тоже посмотрела на меня, и никакой нежности в ее глазах не было. Никакого теплого воспоминания о том общем, что, как я думал, у нас с ней зародилось в темноте.

Открылась дверь, немцы заорали, чтобы мы выходили, и клубок человеческих тел начал постепенно распутываться. Я увидел старого Ваську: он зажал ноздрю узловатым пальцем и сморкнулся. Сопля едва не попала в лицо другому колхознику.

— Ах, — буркнул Коля, наматывая на шею шарф. — Иногда жалеешь, что не живешь одной большой крестьянской семьей с товарищами колхозниками, верно?

Пленные потянулись из сарая, но тут кто-то вскрикнул в дальнем углу. Стоявшие ближе повернулись глянуть, что его так напугало, и тревожно зашептались. Из нашего угла мы видели только их спины. Мы с Колей тоже встали и вытянули шеи. А Вика равнодушно направилась к дверям.

Мы пробились в тот угол сарая сквозь недовольно бормочущих крестьян и увидели, что один человек еще не встал. Шпак, выдавший немцам Маркова, — у него было перерезано горло, кровь давно вытекла, и лицо побелело как мел. Зарезали его, надо полагать, во сне, иначе мы бы услышали возню и крики. Но когда нож вошел в шею, глаза у дядьки открылись и дико вытаращились, едва не выскочив из глазниц. Сейчас он как будто с ужасом рассматривал лица тех, кто смотрит на него сверху.

Один крестьянин уже стаскивал с мертвеца сапоги, другой — овчинные рукавицы, третий вытягивал ремень тисненой кожи из штанов. Коля быстро присел и сдернул стеганую ушанку, опередив всех. Я обернулся: в дверях сарая Вика натягивала свою шапку поглубже. На секунду задержала на мне взгляд, затем шагнула за порог. В следующее же мгновение в сарай, стаскивая с плеча автомат, вошел немецкий солдат. Злой — пленные мешкали. Увидел труп, раззявленное горло, кровавое пятно, расплывшееся на полу парой чудовищных черных крыльев. Солдат рассвирепел — об убийстве нужно было докладывать офицерам. Он что-то спросил по-немецки — больше самого себя, чем пленных вокруг, от них он никакого ответа и не ждал. Коля откашлялся и что-то ему сказал. Насколько грамотно, я судить не мог, но солдат, похоже, изумился.

Немец покачал головой, коротко ответил Коле и большим пальцем ткнул в сторону двери — выходите, мол, все. Снаружи я спросил у Коли, что он сказал.

— Что крестьяне жидов ненавидят больше, чем немцы.

— А он что?

— «Есть заведенный порядок». Очень по-немецки. — Коля старался натянуть на голову добытую шапку: она была маловата, но ему удалось опустить уши и затянуть завязки.

— Думаешь, стоило им показывать, что ты говоришь по-немецки? После того, что вчера было?

— Не стоило — это опасно, да. Но теперь, по крайней мере, лишних вопросов не будут задавать.

Пленных выстроили гуськом, и все побрели вперед, щурясь от утреннего солнца, — к огромному похмельному солдафону. Он, даже толком не умывшись, выдавал каждому пленному по единственной круглой галете, жесткой, как уголь.

— Добрый знак, — пробормотал Коля, пощелкав по галете ногтем.

Вскоре мы плелись дальше под охраной эсэсовских автоматчиков, вжимая головы в плечи на ветру. Шли по дороге, хоть и заснеженной, — идти было легче, потому что ее укатали десятки колес. В нескольких километрах от школы нам попался дорожный указатель: Мга. Я показал на него Коле.

— О… А какой сегодня день?

Вопрос застал меня врасплох. Я мысленно сосчитал.

— Понедельник. Завтра мы яйца должны принести.

— Понедельник… Значит, я не срал уже тринадцать дней. Тринадцать… И куда только все девается? Я же что-то ел. Колбаса, суп из Дорогуши, картошка с маслом у девушек, хлеб пайковый… И что оно все — просто комом в животе копится?

— Просраться не можешь? — осведомился бородатый Васька — он услышал Колины жалобы и повернулся с непрошеным советом. — А ты кору крушины завари, отвару выпей — всегда помогает.

— Чудесно. Ты здесь крушину где-нибудь видишь?

Васька оглядел придорожные ельники и покачал головой:

— Проходить будем — свистну.

— Премного благодарен. А может, и кипяточку заодно спроворишь?

Но Васька уже встал на место и шагал дальше, стараясь не отставать, — охранники на него поглядывали.

— Приезжает Сталин в подмосковный колхоз, — начал Коля голосом записного анекдотчика. — Хочет, значит, проверить, как пятилетка выполняется. «Вот скажите мне, товарищ, — спрашивает у одного колхозника, — как у вас в этом году картошка уродилась?» «Очень хорошо уродилась, товарищ Сталин, — отвечает колхозник. — Такую гору навалили, что до самого господа бога подняться можно». «Так а бога ж нету, товарищ колхозник», — Сталин ему говорит. «Так и картошки нету, товарищ Сталин».

— Бородато.

— Только у хороших анекдотов растет борода, — назидательно сказал Коля. — Ибо только их все время рассказывают.

— Такие зануды, как ты?

— Ну что я сделаю, если тебе никогда не смешно? А вот девчонки смеются, и это главное.

— Думаешь, это она? — спросил я. Коля искоса глянул на меня, на миг смешавшись, а потом увидел, что я смотрю в спину Вике. Сегодня она шла отдельно от нас, ближе к голове колонны.

— Конечно.

— Я просто… Она прижималась ко мне ночью. Когда я засыпал, она мне голову на плечо положила.

— Видишь, у тебя уже началась половая жизнь. На полу же. А все потому, что меня послушал. И научился.