Книга Царь-оборванец и секрет счастья - Джоэл бен Иззи

– Подагра? – проговорил он. – У вас подагра?

– У меня была подагра. Однажды. В марте. Длилась один день, – как только Измаил взялся за медицинские вопросы, я заерзал. То же самое обычно случалось на базаре, когда неизбежно заходил разговор о коврах.

– Ну раз уж вы здесь, давайте я вас осмотрю, – и он начал ощупывать мне шею.

– По-моему, это не палец на ноге, – сказал я – Но вы врач, вам виднее.

Рука у него была теплая.

– С вашей ногой делать нечего. Подагра ушла. Но я эндокринолог. Моя специальность – шеи.

– Хорошо еще, что вы не проктолог, – мысль о медосмотре нервировала меня, и я начал шутить. – Скажите, можно звать вас Измаилом?[4]

– Зовите, как вам нравится, – ответил он.

Он замер в одном месте и начал трогать чуть глубже, глядя в сторону, сосредоточившись на том, что пытался прощупать.

– Вам известно, что у вас есть небольшая шишка на горле?

– У меня масса шишек на горле. Оно так устроено.

– Но у вас тут лишняя шишка, ее быть не должно.

– Я сам тут не должен быть, доктор, подагра прошла…

Я прекратил вещать, когда он открыл шкафчик и вытащил поддон с медицинским оборудованием, выглядевшим как набор для фильма ужасов.

– В вашем возрасте и при вашем общем самочувствии вероятность того, что есть повод для беспокойства, – один из тысячи, – сказал Измаил. – Но я тем не менее взял бы пробу. Чтобы ни о чем потом не волноваться.

Он показал мне иглу размером с кулинарную спринцовку.

– Вот это и есть «не волноваться»?

Существуют слова, к которым жизнь тебя совсем не готовит, к примеру, такие: «У вас рак».

Я наслушался предостаточно об этой болезни, еще ребенком, когда она приключалась с друзьями семьи или с родней. Взрослые рассуждали о ней вполголоса, и чем тише они говорили, тем настойчивее я прислушивался. Я заметил, что опухоли у женщин обсуждались во фруктовых понятиях, а мужские – в спортивных.

– Вы слыхали о кузине Сэди? У нее было размером с апельсин!

– Не может быть!

– А помните того приятного мужчину, мистера Фридмана, из обувного? У него прямо в желудке – с бейсбольный мяч.

– Ой! Прямо как у моей тети Сони – с папайю!

Но рак – всегда чья-то чужая болезнь, старческая, она бывает у по-настоящему больных людей, прости господи. Мне было тридцать семь, я прекрасно себя чувствовал, а потому в моем воображении в тот жаркий июльский день, как раз в пятилетний юбилей моего сына, такая вероятность и не мелькала. Я только что воткнул пятую свечку в пирог и собирался добавить еще одну – на удачу, как зазвонил телефон.

– Я сниму! – сказал я, слизывая шоколадную глазурь с пальцев.

– Пусть запишут на автоответчик, – прокричала Тали из соседней комнаты.

– Но это, наверное, моя мама, – сказал я, берясь за трубку. – Илайджа, помнишь, у бабушки Глэдис не все в порядке со слухом, так что говори громко и внятно. Ладно?

– Джоэл? – это был Измаил. – У меня новости. Похоже, вы тот самый единственный из тысячи.

Он проговорил несколько минут, но я воспринял только отдельные разрозненные слова: «папиллярный рак щитовидной железы», «частичная или полная тиреоидектомия», «пять лет, вероятность выживания после болезни…».

Тали зажгла свечи и махала мне рукой, чтобы я заканчивал разговор. И тут разглядела выражение моего лица.

– Что случилось?

Я вперил в нее пустой взгляд, пытаясь подобрать что-нибудь вместо слова «рак». В конце концов я просто отмел ее вопрос:

– Ничего особенного. Все будет в порядке. Давай-давай, пока свечи совсем не догорели.

Той ночью я уложил детей и, как обычно, рассказал им на ночь историю. Потом спустился вниз, где Тали уже ждала меня, меряя шагами комнату.

– Джоэл, что случилось?

Мне подумалось, что лучше всего такие новости преподносить с юмором.

– Помнишь строчку из «Когда Хэрри встретил Сэлли?», где Билли Кристэл поет: «Не волнуйся, это просто суточная опухоль»?

Она побледнела:

– Опухоль? Рак? У тебя рак?

– Ну маленький такой. Рак щитовидки. Но врач сказал, что уж если рак, то лучше всего вот такой.

Она выглядела ошарашенной:

– Лучший рак? Что ты городишь?

Я поискал в голове объяснение, но слова не шли. Глядя ей в глаза, я видел там ужас, но Тали попыталась как-то успокоить меня.

– Все будет хорошо, – говорила она, кивая. – Правда?

Я кивнул в ответ.

– Это же лечится, правда? – рак был ее старейшим страхом. – У тебя все будет хорошо. И у нас все будет хорошо. Правда?

– Правда, – заверил ее я, вновь обретая равновесие. – Просто помеха на радаре, не более того.

Всплывать из глубин общего наркоза – все равно что пробуждаться после долгого перелета. Некоторое время я просто лежал с закрытыми глазами, без малейшего понятия, где я нахожусь, – ничего, кроме странной потерянности и предвкушения, какое бывает перед началом приключения. Все еще крепко зажмурившись, я размышлял, где это я – в Будапеште? В Катманду? В Шанхае? Открыв глаза, увидел вокруг себя медицинскую аппаратуру, к моим венам на руках тянулись трубки; боль во всем теле.

– Вот тебе и приключение, – начал я было. Умолк. Что-то не то. Попробовал еще раз: – Вот тебе и… – ни звука.

Я пробовал и пробовал хоть что-нибудь сказать. Попытался позвать Тали. Меня захлестнула волна паники, заколотилось сердце. И только тогда осознал я, что же произошло. Я часто видел нечто похожее во сне: вдруг я терял способность говорить. Обычно такое мне виделось как раз перед большим концертом. Я видел, как стою перед огромной аудиторией и пытаюсь начать рассказывать, но с губ не срывается ни единого звука.

Какое облегчение. Это просто страшный сон, вот и все. Я пытался вспомнить, что мне предстоял за концерт, но не мог. А потому оставалось дождаться конца этого кошмара.

До меня долетали одни лишь больничные звуки. Болтали медсестры, попискивали аппараты, кто-то ходил по коридору. Раз в пару минут я пытался заговорить. Вылетал из меня один лишь воздух. И только с первыми лучами солнца, пробившимися сквозь занавеску, я понял, что не сплю. Я совершенно проснулся, но так и не мог заговорить.

Моя лошадь убежала.

Сверчок, который допрыгнул до Луны

Родина истории – США

Однажды, когда мир был еще юн, жил-был сверчок, мечтавший допрыгнуть до Луны. Ему больше всего хотелось взглянуть на Землю с неба. Ночь за ночью сверчок прыгал изо всех сил, иногда доставая до нижних веток деревьев, а бывало – даже до верхних. Но никак не удавалось даже приблизиться к Луне.