Книга Мощи святого Леопольда - Борис Конофальский

– А что в Вильбурге не сиделось, там оружейники не бедствуют.

– Я из подмастерья вышел, стал мастером, хотел свою мастерскую ставить, а цеховые старшины запросили двести талеров.

– Ясно, ты понятно отказался платить.

– Не отказывался я, просил на десять лет, а они сказали пять и точка. Я вспылил, ругал их свиньями и крысами, они выгнали меня из цеха, и пожаловались в магистрат, и меня из города выгнали. Велели пять лет в город не ходить.

– Ну, а тебя, откуда выперли?– спросил солдат у второго незнакомца.

– Меня зовут Виченцо Пилески,– заговорил второй, постоянно моргая карими глазами.

– Из Фризии?– Уточнил Волков.

– Да, а откуда вы знаете?– Удивился Виченцо.

– Дурья ты башка,– сказал Скарафаджо,– я ж вам говорил, что мы с господином Фольковым там воевали. В твоей Фризии три года. Уж ваш акцент ни с каким не спутаешь.

– Ну, а тебя что сюда привело.

– Ну, я повздорил с отцом невесты.– Невесело сказал фризиец.

– Он четыре раза просил руки, папаша, аптекарь, считал, что он ей не ровня, отказывал. Последний раз начал его бить, парень не стерпел и надавал отцу невесты тумаков. Братья невесты обещали его прирезать.– Рассказал Скарафаджо.

– Да,– сказал Виченцо Пилески.– Всё так.

– Значит, за пару тумаков папаше сынки пообещали прирезать?

– Да,– опять кивнул Виченцо.

– Он бил его поленом, старик де недели валялся.– Добавил Роха.

– Да,– снова кивал фризиец.

– Ну, ясно,– сказал солдат невесело,– если мне нужно будет, кого-то облаять или отлупить поленом, я дам вам знать. А теперь ешьте добрые люди.

Он хотел встать, но Роха поймал его за рукав.

– Да стой, ты, Фольокф, мы тебе сейчас всё расскажем.

– И что вы мне можете рассказать? Как стать нищим бродягой?

– Сядь,– тянул Роха, он глянул на фризийца,– ты принёс?

– Да,– опять сказал тот и полез под одежду.

Он достал оттуда кожаный кошель, и высыпал из него черный порошок, протянул его солдату на просмотр.

– Ну, – сказал Скарафаджо, глядя на Волкова,– знаешь что это?

– Зола с помойки,– отвечал тот.

– Зола, говоришь, – оскалился Роха, и приказал Винченцо Пилески.– Давай!

Тот насыпал золу на край стола, поднёс свечу и…

Порошок загорелся ярко, быстро и сильно и с шипением. А белый дым, целым облаком взвился в потолок. Волков от неожиданности отпрянул.

А огонь так же быстро погас. Все присутствующие в трактире обратили на них внимание, особенно пристально глядел на них трактирщик.

– Ну,– улыбался Роха,– а теперь-то знаешь, что это?

Теперь Волков знал что это. Этот запах он не перепутал бы ни с чем.

Это был порох, только тот порох, что он видел до этого, напоминал серый жеваный хлеб, а не чёрный порошок.

– Ну и что ты мне хотел показать из того, что я не видел? – Спросил солдат у Скарафаджо.– Порох я последние девятнадцать лет нюхал.

– Это новый порох, понимаешь? – Горячился Скарафаджо.– Такого ты ещё не видел. Он выглядит по-другому от него другой дым, видел сколько дыма.

– Новый порох, старый порох, суть одна – никакой порох никогда не будет стоить хорошего арбалета. Аркебузы годны только для выстрела в лицо, а пистоли и вовсе безделица.

– Послушай меня, Фолькоф. Теперь всё будет по другому, верь мне брат-солдат. Всё будет по другому.– Роха говорил со страстью, он готов был уже драться за свою правоту.

– Брось, Скарафаджо, года три назад, у Энне, мы построились в баталию, и на нас налетели рейтары, пытались зайти с фланга, но мы успели перестроиться и они налетели на фронт, я оказался с арбалетом, в первом ряду, они остановились шагах в десяти от нас, стреляли рядами, хорошо были выучены. Я видел, как крутились колёсики у них на пистолях, как вылетали искры из них, они делали залп за залпом, пока все ряды не отстрелялись. Кое-кому из наших, из тех, у кого был слабый доспех, досталось. И мне досталось. Две пули, были мои, одна в кирасу одна в шлем,– солдат сделал паузу,– видишь Скарафаджо, я сижу перед тобой. Они не пробили ни кирасы, ни шлема, а одного из них я убил. Из арбалета, Скарафаджо, я влепил ему болт в кирасу, он вошёл на два пальца, рейтар уезжал и болтался в седле из стороны в сторону, и его поддерживали товарищи.

– Это было раньше, раньше брат-солдат, аркебузы – дрянь, пистоли – дрянь, старый порох тоже дрянь. Новый порох это дело, новое оружие это дело.– Не сдавался Роха.– Мы покажем тебе новое оружие. Порох это дело, Фолькоф, поверь мне брат.

– Чушь, – не верил солдат,– что ещё за оружие с порохом. Если ваше пороховое оружие тоньше ноги и пуля меньше сливы то это безделица. Пушки да, все остальное – баловство.

– Послушай, Фолькоф…

– Хватит, Роха, ешь спокойно, и вы ешьте, господа бродяги, я угощаю,– прервал его Волков.

Роха уткнулся в кружку с пивом, кажется, он сдался. И Винченцо Пилески был не весел, ел без аппетита, про запас, наверное. А вот молодой мастер не собирался сдаваться. Он не ел, смотрел на солдата и чуть подумав, сказал:

– Из своего оружия, с новым порохом, я пробью вашу кирасу на пятидесяти шагах.

Все перестали, есть, молчали, глядели на Волкова. Тот начинал злиться из-за ослиного упрямства этих людей.

– Из какого – такого, своего оружия ты пробьёшь мою кирасу? – Чётко выговаривал он слова с заметным раздражением.

– Он сделал мускетту,– сказал Роха.– Когда я только записался в терцию, у нас начинали их делать, но их мало было. А сейчас стали появляться и здесь.

– Я сделал мушкет,– сказал Яков Рудермаер твёрдо и при этом глядя в глаза солдату.– И из него, с новым порохом, я пробью вашу кирасу на пятидесяти шагах.

– Ты ж не видел мою кирасу,– произнёс Волков.

– Пробью, какая бы не была.– Продолжал упрямствовать рыжий мастер.

– Готов побиться об заклад?– Улыбался нехорошей улыбкой солдат.

– Готов, – твёрдо говорил Яков Рудермаер.

– Ты ж нищий, что поставишь?

– Поставить мне нечего,– молодой мастер вздохнул.

Солдат поднёс к его лицу кулак:

– Если пробьёшь мою кирасу, будем разговаривать дальше, а не пробьёшь,..

Все всё поняли.

– Я согласен, – продолжал упорствовать Яков.

– Нет, нет, – заговорил Роха, обращаясь к солдату,– он шутит, шутит он, он не согласен. Он дурень и не знает тебя, Фолькоф.

– Я согласен,– снова повторил Яков Рудермаер.

– Дурья ты башка, у него кулак, что твой молоток, вдарит – покалечит.