Книга Коктейльные вечеринки - Анна Берсенева

– Как ни странно, нет. Я сама не ожидала. Ему где простор, там и родина, как выяснилось.

– В Берлине, что ли, простор?

Маша расслышала, что Морозова улыбнулась.

– Берлин, кстати, да, очень просторный, – ответила Нэла. – Парки полгорода занимают. Но я не то имела в виду.

– А что?

– Антон не терпит, когда не может сделать то, что может. Из Германии потому и уехал когда-то. А теперь потому же туда и возвращается.

Смысл этих слов тоже показался Маше неясным. Может, потому что она не знала, кто такой этот Нэлин муж Антон. Кто такая Нэла, да и Морозова, она, правда, не знала тоже.

– И правильно, – сказала Морозова. – Глупо держаться за миф. Даже во времена всеобщей неясности и потери ориентиров.

– За миф?

– Сокол же типичный миф о прошлом. Хорошо там, где нас нет. В прошлом нас точно нет, потому оно и кажется прекрасным.

– Как-как вы говорите? – с интересом переспросила Нэла.

– Чехов, не я. Пойдем. – Слышно было, как Морозова поднялась со скамейки. – Пакет для лилии дам.

Они ушли в дом. Подслушивать их непонятные слова было так интересно, что Маша даже про кофе забыла и чуть не опрокинула недопитую чашку, поторопившись встать на ноги.

А поторопиться следовало: увлекшись чужими разговорами, она опаздывала на работу.

Глава 4

Опоздать не опоздала, но все-таки напоролась на разливанную ананьевскую ярость.

Как только Маша плюхнулась на свой стул, явилась Кордашенко-секретарша и проговорила замогильным голосом:

– Морозова, зайди к Олегу Антоновичу.

– Он так орал, что через коридор было слышно, – шепнула Ленка, когда секретарша ушла.

– Ты что себе позволяешь? – мрачно произнес Ананьев, едва Маша переступила порог его кабинета.

Он смотрел своим фирменным тяжелым взглядом, и из-за его прически, резкого ежика, казалось, что сейчас засветит в лоб, как положено бандиту. Но бандит вряд ли владел бы по нынешним временам фирмой, которая продает травяные чаи, или, во всяком случае, не сам работал бы в этой фирме генеральным директором, так что физической расправы Маша не боялась.

Нажаловался, значит, православный. А уж думала, обошлось.

– Глупость ляпнула, – с готовностью подтвердила она. – Больше не повторится.

– Ляпнула!.. Я б не удивился, если б ляпнула, чего от тебя и ждать. Клиента зачем клеила?

– Я – клеила? – У Маши даже челюсть клацнула. – Кого?!

– Богуцкого из «Перезвона».

Она вспомнила ароматную бородку, округлые щечки и такие же округлые ручки, и ей стало так смешно, что удержаться не было никакой возможности.

– Ну чего ты ржешь, Морозова? – вздохнул Ананьев. – Думаешь, он только для полевой мыши завидный жених, а для такой Дюймовочки, как ты, жуткая жуть?

Маша именно так и думала – начальник был догадлив, тем ей и нравился, несмотря даже на то, что заводился до крика по любому поводу и не повышал зарплату.

– Это он вам сказал, что я его клеила? – наконец перестав давиться смехом, спросила она.

– Не важно, кто сказал. Плечиками голыми дергала, глазки строила.

Ага, значит, не «перезвон» нажаловался. Зуева, точно. Хотя вообще-то кто угодно мог. Что все относятся к тебе хорошо или как минимум неплохо и при этом готовы сделать тебе гадость, не со зла, а ради собственной выгоды или просто так, мимоходом, – было первым открытием, которое Маша совершила, начав трудовую деятельность. Первым ее взрослым открытием это было, и до сих пор она не привыкла к тому, что так в жизни устроено и так теперь будет всегда.

– Сдался мне ваш «перезвон». – Маша дернула плечом, на этот раз не голым. – Я вообще агностик.

– Ладно, черт с ним, пускай сам за своей нравственностью следит. Садись.

Ананьев кивнул на стул напротив. И где понабрался таких навыков!.. Солнце из окна у него за спиной светит прямо Маше в лицо, ананьевского лица она поэтому не видит, а он ее видит прекрасно и сразу заметит, если она станет врать. Допрос подпольщицы прямо. И ведь без всякой же надобности – ну какие у нее тайны, которые его могли бы интересовать? Никаких.

– Маш, не надоело тебе? – спросил Ананьев.

– Что не надоело? – не поняла она.

– У тебя же образование какое. И чего? Стаканчики с чаем в супермаркетах раздаешь.

– Сама не раздаю уже.

Интересно, что бы он сказал, если бы узнал, что она еще и английский ездила учить? Месяц в Англии прошлым летом провела, за курсы в Брайтоне из своего кармана заплатила.

– Ну, студентов подряжаешь раздавать, – сказал Ананьев. – Для этого пять лет училась?

Вопрос был, скорее всего, риторический, но даже если бы Ананьев ожидал на него ответа, Маша такого ответа не знала. То есть зачем училась последний год, знала: чтобы на работу устроиться. Пиарщики и маркетологи нужны везде, делать им везде надо примерно одно и то же, хоть травяные чаи продавай, хоть игуан; этому она за последний год и выучилась на курсах маркетинга. А чему училась четыре года до того…

– Почему по основной специальности не стала работать?

Ананьев как будто подслушал Машины мысли. Хотя, скорее, просто уловил ее замешательство.

– Не хотела всю жизнь иметь дело с социально неадекватными людьми, – ответила она.

Правду ответила, между прочим. А подробности для него не важны. Да и с какой стати объяснять постороннему человеку, что основная специальность просто оказалась первой, которая попалась ей на глаза, когда она стала размышлять, каким образом вырваться после школы из родного города. Вырваться надо было дозарезу, и затевать рискованные авантюры с непредсказуемым финалом, вроде театрального института с его бешеным конкурсом – этого она себе позволить не могла, хотя именно авантюры лучше всего соответствовали ее характеру. Тогдашнему, во всяком случае, характеру. А психфаки с бюджетными местами имелись чуть не в каждом московском вузе, куда-нибудь да пройдешь. Так она рассудила – так и вышло.

– Тяжело с тобой, Морозова, – вздохнул Ананьев.

– Почему?

– Потому. Ведешь себя, будто у тебя талант имеется.

– Может, и имеется!

– Именно что может. А может и нет. Это когда еще выяснится. А жить, как все люди живут, не хочешь уже сейчас. Потому и тяжело с тобой. Хотя человек ты легкий. Такой парадокс. Язык подвешен, увлечь умеешь. Бренд-брифы твои читаю – песня. Сам бы чай травяной пил, если б… Короче, ты мне нравишься, – закончил он. – И пора тебе расти.

– А зарплата вырастет? – тут же поинтересовалась Маша.

Задушевность его была неожиданна, но оплата нового жилья заставила приуныть так, что это был главный вопрос, который ее сейчас волновал.