Книга Проклятие Ирода Великого - Владимир Меженков

– Больше, чем ты предполагаешь, и меньше, чем стоит наша дружба.

Секст, уже полностью протрезвев, протянул Ироду руку.

– Ты настоящий друг, – сказал он.

– А ты настоящий шошбеним [1], – сказал Ирод, пожимая Сексту руку.

3

Последовав совету отца, Ирод явился в Иерусалим в сопровождении конного отряда из двухсот наемных арабских всадников и полусотни телохранителей-германцев, не понимавших ни бельмеса в языках, на которых говорили иерусалимцы [2], но зато прекрасно знавших свое дело. Сирийцы, вступив в город, не слезая с коней заняли площадь перед воротами дома первосвященника, а Ирод в окружении рослых телохранителей вступил в просторный двор, где собрались судьи.

Появление невысокого щуплого Ирода в окружении рослых германцев повергло судей в шок. Ирод мысленно поблагодарил отца за совет сразу же нагнать страха на судей. Не смела пошевельнуться и стража, выстроившаяся по периметру двора. Даже заметно постаревший за минувший год Гиркан, восседающий в кресле первосвященника, и тот выглядел растерянным. Никто не решался взять слово первым. Лишь когда пауза стала непристойно долгой, со своего места поднялся старейшина Самея, слывущий мужем праведным и бесстрашным, и хорошо поставленным голосом, в котором преобладали басовые ноты, заговорил:

– Товарищи судьи и ты, царь! Ни я сам, ни кто другой из нас не припомним случая, когда бы обвиняемый явился перед нами в подобном виде. Всякий, кому до сих пор доводилось предстать перед судом, приходил сюда в смущении и робости, с распущенными волосами и в темном одеянии, стремясь вызвать в наших сердцах если не сострадание, то по крайней мере жалость. Между тем полюбуйтесь на нашего любезнейшего Ирода, обвиняемого в убийстве! Он облачен в пурпур, волосы его причесаны один к одному, и сам он выглядит так, как если бы собрался жениться, а не оправдаться перед нами в преступлении, совершенном по собственному произволу!..

Лишь теперь Ирод осознал, что явился в суд в свадебном наряде, не удосужившись переодеться в более приличествующую случаю одежду. На какое-то время он смутился, окинул беглым взглядом своих телохранителей, догадался по их непроницаемым лицам, что они не поняли ни слова из того, что сказал Самея, но готовы по первому его знаку ринуться на судей и в клочья изрубить их, и самообладание снова вернулось к нему.

– Я не спрашиваю нашего любезнейшего гостя, – продолжал Самея, играя голосом, – с какой целью он явился сюда не один, не со свидетелями защиты даже, которые могли бы объяснить мотивы его преступления, а в сопровождении воинов в доспехах и полном вооружении. Ответ, полагаю, очевиден: в задачу этих воинов входит перебить всех нас, если мы признаем его виновным, тем самым совершив насилие не только над нами, но и над правосудием. Впрочем, я не стану обвинять Ирода в стремлении озаботиться интересами собственной безопасности больше, чем соблюдением закона: ведь мы сами, равно как и ты, Гиркан, возбудили в нем подобную смелость.

Самея оглядел поочередно судей, выглядевших так, будто не они были судьями, а Ирод со своими воинами, и, перейдя к энергичному крещендо, закончил:

– Однако, товарищи судьи и ты, царь, знайте: Господь Бог всемогущ и Он не простит вам вашей слабости! Этот юноша, который стоит сейчас перед вами, некогда войдет в полную силу и покарает всех вас!

Как в воду глядел Самея: Ирод, став царем, на самом деле лишит жизни всех судей, не пощадив при этом и Гиркана. В живых он оставит одного лишь Самею. На вопрос глубокого старика, каким станет Самея в пору вступления Ирода в высшую государственную должность, по какой причине он унижает его, сохраняя ему жизнь, Ирод ответит:

– По одной-единственной, любезнейший Самея: чтобы ты до последних своих дней продолжал испытывать то унижение, какое испытал я, слушая твою речь в суде.

Впрочем, случится это много лет спустя. А тогда суд прервал свою работу вовсе не из-за выступления Самеи, которое вогнало всех, кроме Ирода и его телохранителей, в трепет, а куда как по более прозаичной причине. Не успел Самея вернуться на место, как в священнический двор бесшумной тенью скользнул секретарь первосвященника, что-то прошептал на ухо Гиркану и протянул ему свиток. Ироду достаточно было короткого взгляда на этот свиток, чтобы догадаться: наместник Рима в Сирии Секст умеет дорожить дружбой.

Гиркан, разломив печать, развернул свиток, прочитал его, затем свернул, почесал гусиным пером за ухом, снова развернул свиток, еще раз перечитал, опять свернул и, наконец, произнес:

– Господа судьи, я только что получил письмо от нашего общего друга Секста Цезаря. Вопросы, которые он ставит в своем письме, представляют собой неотложной важности государственную задачу. Решение этой задачи возложено на меня. По этой причине я вынужден против своей и вашей воли прервать заседание суда и перенести его на более поздний срок, о котором я извещу вас дополнительно. Благодарю всех за проделанную работу и прошу считать себя свободными.

Судьи с недоумением смотрели на первосвященника. Недоумение читалось и на лицах стражи, частоколом окружившей просторный двор. Невозмутимыми оставались так ничего и не понявшие телохранители молодого начальника Галилеи.

4

Ирод, покинув священнический двор, накоротке встретился с отцом и братом, сообщил им о своей женитьбе и в тот же день отправился в обратный путь. Прибыв в Дамаск, он был радушно встречен Секстом.

– С тебя причитается, – сказал наместник, приглашая Ирода разделить с ним трапезу.

– Разве мы не квиты? – спросил Ирод, с удовольствием вытягиваясь на ложе за столом и принимая из рук виночерпия серебряный кубок, наполненный густой бордовой жидкостью.

– О чем ты? – переспросил Секст и сам же ответил на свой вопрос: – А, о мелкой услуге, которую я оказал тебе, чтобы припугнуть Гиркана. Пустяки, забудь. Речь идет о более важном деле. – Поднимая кубок и приглашая Ирода присоединиться к нему, торжественно произнес: – Властью, данной мне сенатом Рима, и в ознаменование твоих выдающихся заслуг в деле полного разгрома банд разбойников, терроризировавших мирное население подвластной мне территории, я назначаю тебя наместником над Келесирией и Самарией [3]. Само собой разумеется, что это новое назначение не освобождает тебя от управления Галилеей. Уверен, что ты не разочаруешь меня. Выпьем!