Книга Виктор Лягин. Подвиг разведчика - Александр Бондаренко

В «Личном листке студента», заполненном 1 сентября 1929 года, — он получен из того же источника, — указано чуть по-другому. В пункте 10 «Профессия родителей», в графе «Рабочий», проставлены даты «с 25 по 27 год», а ниже, в графе «Служащий сов. и др.», — «с 1883 по 25 г.». Если же взять «Личный листок по учету кадров» теперь уже Ленинградского машиностроительного института — он был заполнен 26 мая 1932 года (при чем здесь этот институт, мы объясним в свое время), то там, в разделе 5 «Социальное происхождение», подпункт «а» — «бывшее сословие» — указано «мещанин». Мещане, как известно, это городские жители, так сказать, низшего уровня — ремесленники, мелкие торговцы и тому подобные, жившие собственным трудом. Ну как тут не вспомнить иронично-гордое утверждение Александра Сергеевича Пушкина: «Я, слава Богу, мещанин»!

Составляя автобиографию перед приемом на службу в НКВД (она датирована 7 апреля 1938 года и сейчас хранится в Центральном архиве ФСБ России), Виктор Александрович писал так: «Отец с 1882 по 1924 год служил на железной дороге — начал с весовщика и окончил помощником начальника станции. Мать постоянно занималась домашним хозяйством». А в «Личном листке», подготовленном, очевидно, по запросу НКВД 3 сентября того же года, в графе «Бывшее сословие (звание) родителей» опять-таки однозначно и нейтрально указано — «мещане».

Но, сопоставив всё нам известное, можно сделать вывод, что здесь кто-то что-то крутит. С какой целью? Попытаемся понять.

При поступлении в институт нашему герою пришлось давать подписку следующего содержания:

«Я, Виктор Александрович Лягин, даю сию подписку Приемочной комиссии Ленингр Политехнического института им. М. И. Калинина в том, что я, или мои родители не принадлежат к числу лиц, предусмотрен ст. 69 Конституции РСФСР, и что мне известна статья УК № 187 об ответственности за сообщ ложных сведений.

19/VII 29 года ».

Лица, «предусмотренные 69-й статьей», — это те, кто «прибегают к наемному труду с целью извлечения прибыли», «живут на нетрудовой доход», частные торговцы, торговые и коммерческие посредники, «монахи и духовные служители религиозных культов, всех исповеданий и толков, для которых это занятие является профессией», служащие и агенты «бывшей полиции», Отдельного корпуса жандармов и охранных отделений, «члены царствовавшего в России дома» — ну и еще ряд иных категорий, к которым, как и к дому Романовых, родители Виктора Лягина никакого отношения не имели.

Что же тогда могло быть с ними не так с точки зрения представителей советской власти?

Во-первых, то, что мама Виктора Мария Александровна, которая, как он писал в анкете, «постоянно занималась домашним хозяйством», происходила из дворянской семьи. Такое происхождение, мягко говоря, не приветствовалось. Хотя, согласно вышеупомянутой 69-й статье, «бывшие дворяне» избирательных прав не лишались, но, к примеру, при поступлении в институт у них могли возникнуть проблемы.

Про корни дворянской семьи Смирновых мы, к сожалению, ничего определенного сказать не можем — к какому времени восходит ее история, кто был родоначальником, кто из предков когда-либо отличился на службе Отечеству? Возможно, Смирновы относились к столбовым дворянам, уходя своими корнями в глубь веков, но может быть и так, что потомственное дворянство заслужил какой-нибудь их недавний предок, офицер или чиновник, успешно сделавший скромную карьеру при императрице Екатерине II или даже и при не столь уже давнем государе Александре I. Весьма распространенная фамилия «Смирновы» могла принадлежать представителям любых слоев общества.

Зато — это просто редчайшая удача! — остались воспоминания про ту самую семью, в которой жила Мария Александровна, и даже пара слов про нее саму. Всего несколько абзацев, но все-таки! Они позволяют узнать достаточно многое. Дело в том, что в семье Смирновых почти целый год прожил юный Сергей Коненков[6] — человек, которого вскоре будут называть «русским Роденом». Происходил он из крестьянской, но зажиточной семьи.

«Соседние помещики Смирновы, надумав готовить своего сына для поступления в Рославльскую гимназию, стали подыскивать ему товарища. Указали на меня, как на подающего надежды ученика», — вспоминал скульптор. Он также уточнил, что последующее гимназическое обучение в городе должно было стоить не менее 100 рублей в год. Естественно, нам тут же на ум приходит двенадцатилетний чернорабочий Александр Лягин, будущий телеграфист — он-то на какие средства учился?

Коненков пишет, как его с братишкой Гришей «отправили на житье к Смирновым». Вспоминает «довольно большой, длинный дом с двумя подъездами по бокам», как «поднялись по крутой лестнице в переднюю», сына хозяев: «Саша был одет по-барски: в короткую курточку, длинные штаны, на ногах башмаки; он был наголо острижен в противовес нам — лохматым, нестриженым». Пишет об учителе Алексее Осиповиче Глебове — «семинаристе последних классов». А вот описание интерьера, пусть и небольшое:

«На следующий день приступили к занятиям. Но прежде осмотрели картины, висевшие в учебной комнате. Это были приложения к “Ниве” — гравюры с картин Ю. Клевера, К. Маковского, иллюстрации П. Боклевского к “Мертвым душам” Гоголя. “Нива” выписывалась Смирновыми многие годы, и мы еще долгое время листали, рассматривали, читали знаменитый иллюстрированный журнал».

Ну и вот еще интересный и достаточно красноречивый фрагмент из записок Коненкова:

«Подошла весна. Начались полевые работы… Вместе с Алексеем Осиповичем мы бродили по окрестностям. Заходили в деревни, разговаривали с крестьянами. Живем впроголодь, жаловались мужики, хлеба редко у кого до Рождества хватает, приходится занимать у помещика или у других деревенских богатеев. А уж потом за эту милость гнешь спину на барских полях. Да разве когда рассчитаешься! Так весь свой век и ходишь у барина в должниках. Отчаянно бедными были деревни Алымовка, вблизи усадьбы помещиков Смирновых, Гопиевка, Ломня, Струшенка, Кривотынь».

Несколько ниже говорится о нравах этой семьи и конкретно о Марии Александровне, маме нашего героя:

«Хорошо мне жилось у Смирновых. Все: и сам глава семьи Александр Иванович, и его жена — добрейшая Екатерина Федосеевна, и старшие сыновья Александра Ивановича — Михаил и Николай, и дочери Анна и Мария — поощряли мои способности к рисованию и прочили мне дорогу художника. В разговорах в семейном кругу вспоминались то памятник царю Петру, то гениальное “Явление Мессии” Александра Иванова, то будто между прочим кто-нибудь говорил о том, что в Рославле родился скульптор Микешин, создавший памятники в Петербурге, Новгороде, Киеве и других городах. Алексей Осипович частенько брал в руки гитару и, сам себе аккомпанируя, пел романсы Варламова и Гурилева. Мария Александровна проникновенно пела “Выхожу один я на дорогу”…»

Вот в принципе и всё, что рассказано про семью Смирновых, в которой мальчик прожил около года. Можно понять, что была она вполне культурная, интеллигентная, либеральная, что называется, среднего достатка — в роскоши не купались; при этом свой помещичий интерес Смирновы блюли и филантропами отнюдь не являлись… В общем, типичное среднее провинциальное дворянство. Коненков далее еще пишет о том, что в дни революционных смут мужики пожгли усадьбы смирновских соседей — о судьбе же своих благодетелей он не упоминает, так что понимай, как хочешь: или не тронули, или он не желал об этом говорить. А может, просто не знал, хотя последнее маловероятно.