Книга Пинхас Рутенберг. От террориста к сионисту. Том II: В Палестине (1919–1942) - Владимир Хазан

Вы скажете, что это теория, а на практике может быть другое. Но я думаю, что этим нельзя смущаться, и если верен принцип, то

в конце концов он войдет в жизнь. И еврейских погромов так же не будет, как не бывает татарских или… китайских, в другом случае.

Вот с точки зрения этого принципа я и нахожу некоторые противоречия в вашей статье. Но, к сожалению, не имею времени сейчас коснуться их, так как нужно вернуть статью, и Влад Ананьевич Злобин ждет моего письма.

Привет от Дм Сча, жму вашу руку и желаю вам самого скорого успеха.

3. Гиппиус

5 ноября 1920

Paris

11 bis Av. Colonel Bonnet

Не исключено, что Гиппиус взвешивала возможность напечатать текст Рутенберга в готовящемся как раз в это время сборнике «Царство Антихриста», который вышел в 1921 г. в Мюнхене. Помимо Д. Мережковского («Царство Антихриста (Большевизм. Европа и Россия)», «Крест и Пентаграмма», «Л. Толстой и большевизм» и «Записная книжка. 1919–1920») и самой Гиппиус («Петербургский дневник», «История моего дневника», «Черная книжка», «Серый блокнот»), в сборнике приняли участие Д. Философов («Наш побег») и В. Злобин («Тайна большевиков»). Возможно, именно этим, в конце концов неосуществленным ее намерением объясняется фраза о необходимости вернуть статью и что «Влад Ананьевич Злобин ждет моего письма», т. е. окончательного решения. Если такое предположение действительно справедливо, остается только пожалеть, что приговор Гиппиус, печатать или не печатать статью Рутенберга, показавшуюся ей, как она пишет, противоречивой, оказался в конце концов отрицательным.

Не менее, однако, противоречивой в отношении российских евреев была позиция самой Гиппиус. Как можно заключить из ее письма Рутенбергу, она, подобно ему, ставила решение еврейского вопроса в зависимость от новой, пока еще во многом потенциальной и непроявившейся, однако в определенном смысле вполне представимой и прогнозируемой геополитической ситуации: возникновения Палестины как центра собирания мирового еврейства. Но в отношении тех, кто не пожелает перебираться в «воссозданную Палестину» и сделает выбор в пользу России, все, как видим, остается у Гиппиус «по-старому»: евреи мыслятся «в остатке», в качестве группы населения, производной от христианских приоритетов. И только если они «станут русскими», т. е., по Гиппиус, примут христианство, тогда появится основание рассматривать их как полноценных граждан. Противоречие, обнажаемое этим подходом, хорошо согласовывалось с общими взглядами Гиппиус на еврейскую проблему. Здравый и реалистичный учет «палестинского» фактора как нового требования сообразовывать религиозно-философскую и социально-политическую проблематику иудео-христианского диалога с объективными процессами национальной жизни отнюдь не мешал ей усыпать свой дневник многочисленными антисемитскими высказываниями, в частности ту его часть, что была опубликована в «Русской мысли» П.Б. Струве несколькими месяцами позднее письма Рутенбергу (март-апрель 1921). Не случайно, откликаясь на эту публикацию в парижской «Еврейской трибуне», Б. Мирский (Миркин-Гецевич) назвал автора «идеологом озлобленной обывательщины» (Мирский 1921: 3). Ср. столь же резкую реакцию на гиппиусовский дневник адвоката и литератора, а в политической «табели о рангах» меньшевика-оборонца В.М. Шаха (1880–1949) (Шах 1921: 2).

Статья Шаха была главным образом вызвана статьей Гиппиус «Антисемитизм?», опубликованной в бурцевском «Общем деле» (Гиппиус 1921: 2–3), где странным образом начисто отрицался российский антисемитизм – в народе, в армии, среди интеллигенции, а ответственность перекладывалась на плечи имперских властей. Лучшим, однако, опровержением этой неискренней позиции служил ряд собственных высказываний Гиппиус – упомянутые антисемитские записи в ее дневнике, скажем, эксплуатирующие одну и ту же евангельскую формулу о признании еврейской вины за пролитую Христову кровь (Гиппиус придает этому провербиальному образу резко обличительный характер). Первая сделана 16 февраля 1918 г.:

Кровь несчастного народа на Вас, Бронштейны, Нахамкесы, Штейнберги и Кацы. На вас и на детях ваших (Гиппиус 2001-06, VIII: 401).

Вторая – ровно через 21 год, 16 февраля 1939 г. в Париже, когда Гиппиус на прогулке встретила поэта Д. Кнута и собиравшуюся стать его женой и перейти в еврейство А. Скрябину, дочь композитора:

Гуляли поздно, встретили Кнута с его противной женой (б Скрябиной). Это жена его уже десятая. Перешла в жидовство, потому что Кнут стал не столько поэтом, сколько воинствующим израильтянином.

«Кровь Его на нас и на детях наших» (Гиппиус 2001-06, IX: 201).

Как ни пыталась, однако, Гиппиус отрицать российский антисемитизм и объяснить еврейские погромы внешними причинами и обстоятельствами, мрачная реальность легко доказывала обратное. Рутенберг, слух об отзывчивом могуществе которого в оказании самой разнообразной помощи уже в начале 20-х гг. перешел далеко за палестинские границы, получал обильную информацию, что называется, из первых рук. Вот, к примеру, письмо, адресованное ему из самого адова пекла украинских событий (писала когдатошняя одноклассница по ромен-скому училищу) (RA):

23 декабря 1922 г.

Уважаемый Петр Моисеевич!

Сегодня получила Ваше письмо. Чрезвычайно Вам благодарна за радость, которую Вы им доставили. Я пишу «радость», потому что уверена, что, если это только в Вашей возможности, Вы нам поможете. Но прежде всего я должна описать Вам последние годы нашей жизни. О событиях внутри России Вы, конечно, знаете. Каждая перемена власти была гибельной для таких местечек глухих, как наше Городище. Пришел Деникин – месяц грабежей и даже убийств, ушел Деникин – то же самое, затем наступление поляков, приход и уход разных войск, – все сплошные муки. Подробно писать об этом в письме нет возможности. Затем пришло и еще худшее. Начался бандитизм. И вот 2 года тому назад в одно утро ворвалась в местечко банда. Началось сплошное бегство евреев из местечка. Мы тоже все бросили на произвол толпы и удрали куда глаза глядят. И, действительно, оставшиеся в местечке погибли. Дома разграблены. Год беженства был для нас полон горя, и в конце концов мы принуждены были возвратиться в Городище. Аптека наша перешла в государственную собственность. С большим трудом удалось мужу поступить на службу, которая почти не дает на жизнь. Детям учиться негде. (У меня 2 девочки 16-ти и 12-ти лет.) Жизнь здесь для нас очень тяжелая. Переехать в большой город у нас нет средств. Ввиду всего вышесказанного, а также сильнейшего антагонизма между еврейск и русск населением на Украине мы надеемся уехать из России. Куда, спросите Вы. Единственно подходящее Палестина. Петр Мойсеевич, если можете, сделайте это для нас возможным.

Вы, конечно, понимаете, что в письме не могу Вам всего изложить. Не удивляйтесь, что я именно к Вам обращаюсь с подобным делом, но, во 1-х, у меня, кроме Вас, никого за границей нет, и, во 2-х, мне говорили, что Вы работаете по палестинскому вопросу.

Если это т