Книга Китти. Следуй за сердцем - Елена Заремба

Было очень трудно учиться и работать. Трудно было видеть сочувственные (и не очень) взгляды одногруппников. Грег смотрел на меня издалека с грустью, но я его избегала – сейчас он был мне противен, мне все были противны. Я не могла простить Грега за то, что он оказался прав.

Я нередко сбегала с лекций и пряталась в туалете, потому что уже не могла сдерживать слезы. Повезло, что хотя бы на работе меня временно переместили в серверную, так как в моем кабинете был ремонт, и теперь я сидела одна. Я переводила деловые письма и всяческие документы компании и временами устраивала перерыв, чтобы всласть порыдать. Как-то в серверную неожиданно зашел начальник и увидел бесподобную картину: я быстро стучала по клавишам, вслух проговаривая набираемый текст письма партнерам, и одновременно ревела и икала. Начальник был мужчина солидный, давно в браке, имел двух взрослых дочерей, но к женским истерикам относился с суеверным ужасом. Он не рискнул спросить у меня, что происходит, но, видимо, все-таки предпринял какие-то попытки повлиять на мое настроение при помощи смены обстановки. Начальник предложил мне отправиться на пару дней в командировку в Марсель – решить от его имени кое-какие вопросы с поставщиками.

Поездка действительно вдохнула в меня новые силы. Я даже воспрянула духом. Радостно было делать что-то важное, решать какие-то проблемы, хотя я работала всего лишь на секретарской должности, да еще и на полставки. Начальник, слушая по телефону мой бодрый голос, был доволен моими рабочими успехами, и это вдохновляло дополнительно. А погуляв немного по Марселю в свободное время и полюбовавшись морем и бесконечной вереницей кораблей всех видов, расцветок и назначений, я немного успокоилась. В конце концов, мы действительно еще молоды, пройдет он свою практику и вернется, никуда не денется.

А буквально чуть позже в тот же день я наткнулась на него прямо посреди Марселя. Впервые за два месяца после нашего разрыва. Он как раз выходил из кафедрального собора. Под руку со своей новоиспеченной женой. Наверное, за эти восемь недель он дозрел до нужной кондиции.

Я попыталась улизнуть незамеченной, но гости стояли плотными рядами, и я встретилась с ним взглядом. Далее я мало что помню. Помню, что зачем-то пожимала его руку в белой перчатке и беспомощно мямлила: «Рада. Очень рада!» Мне еще никогда не было так стыдно. Казалось, воздух вокруг должен воспламениться от моих пылающих щек. Как ни старалась я убедить себя, что это ему должно быть стыдно, это ведь он оказался подлецом и обманщиком, – стыдно все равно было именно мне.

Я вернулась в Брюссель, без объяснений уволилась из своей конторы, заперлась дома и погрузилась в глубочайший ступор. Я не реагировала на звонки, на шум на улице, на смену дня и ночи. В голове пульсировала только одна мысль: «Почему? Почему это произошло именно со мной? За что?»

В книгах, когда с девушками происходит что-то подобное, они имеют обыкновение поедать столовой ложкой мороженое, распивать вино в неположенное время и закусывать все это поджаристыми куриными крылышками. Для меня это был бы более щадящий вариант. Но когда я страдаю, у меня напрочь пропадает аппетит. Через месяц (два, три? – понятия не имею), который я прожила в основном на сухих анчоусах, апельсиновом соке и слезах с редкими микродозами колбасы, меня поймала в магазине бывшая сотрудница и буквально силой отволокла к врачу. Но в этом совершенно не было необходимости. Я не питала абсолютно никаких иллюзий касательно моего состояния. Да, я отощала. Да, у меня нервный срыв, депрессия и еще что-нибудь. Что ж тут странного? Странно было бы, если бы я цвела и пахла. Я пыталась просто продолжать дышать, просто продержаться какое-то время до тех пор, пока не станет полегче.

Доктор говорила много, заумно и скучно и в итоге записала меня в группу каких-то там анонимных деятельных победителей или победоносных деятелей: я ее не слушала. Главное, посещать эти собрания нужно было дважды в неделю. Она все убеждала меня в том, как это важно, что я должна отнестись к своему состоянию серьезно и ответственно, что эта терапия вернет меня к полноценной жизни и тому подобное. Я исправно кивала и поддакивала для виду, но, откровенно говоря, и сама уже поняла, что нужно срочно что-то менять.

Нужно сбежать туда, где никакие непрошеные доброжелатели не будут мешать мне гробить себя дальше. Поэтому я переехала в Брюгге.

Брюгге. Воссоединение

Этот город невозможно забыть. Он навсегда отпечатался в моем сердце, как место, где чудеса случаются буквально на каждом шагу. Казалось, его и строили с таким расчетом, что однажды некая сломленная и раненая Китти вернется сюда, чтобы обрести в своих горестях покой. Огромное преимущество Брюгге состояло в том, что я знала его достаточно хорошо, в то же время оставаясь достаточно неизвестной его жителям. Совершенно не хотелось выслушивать всякие неуклюжие утешения вроде: «Ты еще так молода, все наладится», «Время лечит» и «Все будет хорошо, вот увидишь».

Мне был всего двадцать один год, и моя песенка была спета. Самый прекрасный, самый желанный, самый любимый мужчина на земле не просто ушел от меня, а предпочел мне другую. Я бросила учебу, ибо зачем она нужна, если жизнь не имеет смысла? Чему я буду учить детишек в школе? «Когда-нибудь вы вырастете, полюбите какого-нибудь человека, будете готовы разделить с ним печаль и радость, здоровье и болезнь, а потом он разобьет ваше сердце и даже не объяснит, за что именно».

Я настроилась на то, что я здесь тихонько зачахну и умру. Все равно я больше никогда и никого не полюблю, а жить без любви мне вообще было неинтересно. Утешало то, что мама была пристроена: Паоло о ней позаботится. Поэтому я, как больная на терминальной стадии, просто отказалась от лечения и приехала в любимый город, чтобы вкусить последних радостей этого мира, насладиться хоть чем-нибудь, что еще не утратило своей прелести.

Я очень ответственно отнеслась к процессу умирания. Старалась не отвлекаться от мыслей о своей загубленной молодости и печальной судьбе. «Такая юная, такая прекрасная! – скажут обо мне в надгробной речи. – Жизнь была к ней жестока! Ах, кто же этот мерзавец, который своей жестокой рукой сорвал эту цветущую розу?» А я, вся бледная, холодная, безмолвная, лежу в гробу в белом платье невесты, которое мне так и не суждено было надеть. Мои ножки в легких туфельках никогда не будут танцевать свадебный вальс. На моем лице – выражение безропотного страдания. Все рыдают. Стивен присутствует на похоронах и, не в силах вынести осознания того, кого именно он отверг, молча уходит в закат.

Я надеялась, что смогу беспрепятственно изводить себя здесь, однако этот план дал ощутимую трещину. Не желая впустую переводить мамины деньги, я выбрала самую унылую и дешевую квартирку. Тем не менее старинное здание с высокими потолками и наполовину облупившейся лепниной на стенах почему-то не способствовало болезненной хандре. Из окна виднелась противоположная стена дома, увитая диким виноградом, а во дворике рос миндаль. Я чувствовала себя Кентервильским привидением, громыхающим кофейником и табуретками в своей одинокой башенке, и это, скажу я вам, было невероятно круто. Каким-то образом я перескочила стадию умирания и сразу приступила к посмертному существованию. Мне понравилось. Я так вжилась в эту роль, что потихоньку стала выходить на улицу, в основном по ночам. Мне не спалось, я вставала с постели и, как была – нечесаная и в пижаме, – накинув сверху только серое драповое пальто для хоть какого-то приличия, выходила бродить по узким улочкам Брюгге. Никто, совсем никто не обращал на меня внимания – в городе достаточно много приезжих, среди них встречались и весьма эксцентричные персоны. Равнодушие жителей Брюгге завораживало и успокаивало одновременно. Наконец-то окружающим было наплевать на подробности моего личного конца света.