Книга Иван Грозный - Казимир Валишевский

IV. Сильвестр и Адашев

Двадцать первого июня Москву охватил пожар таких размеров, какого еще здесь не бывало. Запылал Кремль. Купол Успенского собора, палаты царя и митрополита, казна, арсенал, два монастыря и множество церквей со всеми их богатствами стали жертвами огня. Митрополит Макарий едва не задохся: спасаясь от огня, он упал и сильно расшибся. Насчитывали до 1700 мужчин, женщин и детей, сгоревших живыми. В торговой части были уничтожены магазины. Ивану негде было жить. Он переехал в село Воробьево, на ту самую гору, с которой Наполеон впервые смотрел на Москву – могилу своей славы. Царь устроил совещание. Его духовник Федор Бармин заговорил о колдовстве как о причине случившегося грандиозного несчастья. По поводу этого случая уже успели возникнуть и распространиться слухи, что чародеи вынимали у мертвых людей сердца, мочили их в воде и той водой кропили город. От этого и произошел пожар. Несколько бояр поддержали это обвинение. Начали разыскивать виновных.

Несколько дней спустя, в воскресенье, толпа народа собралась у пострадавшего от огня Успенского собора и начала называть имена виновников. Правление Елены оставило недобрую память. Мать и братья правительницы стали подвергаться непримиримой ненависти. Появились и свидетели, утверждавшие, что они видели, как улицы и стены домов кропились колдовской водой. Князь Михаил Васильевич Глинский, дядя царя, жил в это время со своей матерью далеко, в Ржеве. Но брат его Юрий был в Москве. Он думал было найти убежище в том самом храме, который пострадал от пожара, будто бы им вызванного. Но толпа ворвалась туда, убила его, а труп выволокли и бросили на то место, где казнили преступников, затем люди устремились к его двору и начали избивать слуг. Спустя три дня чернь появилась в Воробьеве и начала требовать выдачи других мнимых виновников пожара. Шуйские, отправленные в ссылку после казни Андрея, теперь были возвращены оттуда и вошли в милость царя. Они находились в свите царя и советовали ему казнить лиц, на которых указывала толпа.

Но Иван решил показать себя. Момент был трагический и решительный. Если бы Иван последовал совету Шуйских, он оставил бы в истории кровавую память. Но следовать указаниям других было не в натуре Ивана. Он был часто несправедливым и жестоким судьею, но судил самостоятельно. Иван был суеверен, как и все его современники, и возможно, что и он разделял общий взгляд на причину пожара и считал обвинение основательным, но обвинители являлись еще бóльшими, на его взгляд, виновниками: они хотели и старались посягнуть на его права, навязывали ему свое решение, свой приговор. Тиран, которого уже знали, превратился в государя, которого должны были узнать. Михаил Глинский бежал в Литву, но по дороге был схвачен Петром Шуйским. Иван велел освободить Михаила, а также и его мать Анну. Много было работы для палача, но расправа производилась с зачинщиками беспорядков, с теми, кто старался поживиться на пепелище Москвы или свести счеты со своими врагами.

Первый биограф Ивана, Курбский, в изображение этих событий ввел один эпизод, который дал повод к ошибочным заключениям позднейших исследователей. В тот момент, когда Ивану угрожала толпа, к нему явился неизвестный священник. Он имел такой вид, какой местные иконописцы придавали изображению пророков, с поднятой к небу рукой, с воодушевленным и суровым лицом. Он заговорил с царем властным голосом, как посланник неба, обличал его словами Священного Писания; в происходивших событиях он видел знак гнева Верховного Судьи. Наконец, он свою речь подкрепил знамениями и чудесами. Эта последняя черта показывает, какую оценку должны мы давать рассказу.

П. Ф. Плешанов. Иван IV и протопоп Сильвестр во время большого московского пожара 24 июня 1547 года

Впрочем, мы имеем другие указания, позволяющие выяснить историческую истину. Уже несколько лет до указанного времени Сильвестр, автор «Домостроя», был настоятелем церкви Благовещения и состоял духовником государя. Поэтому священник, которому Курбский приписывает такую необыкновенную роль, не мог быть неизвестным Ивану. Сильвестр был в дружбе с Владимиром Андреевичем, одним из дядей Ивана, и за него он ходатайствовал с успехом перед царем еще в 1541 году. Таким образом ему еще гораздо раньше приходилось оказывать на царя влияние, которое, правда, ограничивалось узкой сферой. Его невысокое положение простого священнослужителя, а также и невысокий интеллектуальный уровень не давали ему возможности широко распространять свое влияние. Курбский, вероятно, вспомнил явление Ионафана к Давиду. Но язык «Домостроя» не имел ничего пророческого. Наступал просто-напросто момент, когда при государе должны были выдвинуться новые люди без какого бы то ни было чуда. Иван понимал необходимость изменения старых приемов управления. Новое направление требовало и новых деятелей. Бессознательно он последовал примеру Людовика XI: «не без основания не доверял он образованным и честным людям, искал себе сотрудников в безвестной толпе, выбирал людей, которые ничему не учились и в своих успехах руководились лишь инстинктом». Как и другой «Грозный», французский король, Иван предпочитал людей, которых сам выводил из ничтожества. Наступление этого момента было, несомненно, ускорено катастрофой 1547 года, и вполне естественно, что Сильвестр выдвинулся во время беспорядков. Ничто не указывает на то, что он с этого момента приобрел над духом молодого царя ту власть, о которой говорит Курбский, а вслед за ним и другие историки.

С другой стороны, был ли Сильвестр настолько крупной личностью, чтобы играть видную роль при таком человеке, как Иван? «Домострой» не обнаруживает в нем ни дальновидного политика с широкими планами, ни высокого моралиста. Кроме «Домостроя», до нас дошли еще три послания Сильвестра, но и в них нет ничего, кроме чистейшей чепухи. Одно из них адресовано Ивану. Подлинность его сомнительна, но глупость несомненна. Наставления его сводятся к проповеди воздержания от содомского греха.

Иван имел другого наставника нравственности – митрополита Макария. Сильвестр далеко уступал ему в знаниях. Он не мог равняться по нравственной возвышенности и с избранной группой, державшейся около Максима Грека. Одним словом, Сильвестр не имел ничего, что могло бы оказывать на других сильное влияние и увлекать их за собой. После 1547 года ему приписывают еще другую роль. Возможно, что он в это время мог оказать влияние на молодого государя. После пожара покои великокняжеского дворца решено было заново разукрасить.

Святитель Макарий, митрополит Московский и всея Руси. Икона. XX в.

Во всех странах и во все времена стенная живопись являлась точным отражением идей и понятий века. В XVI веке на Руси не было различия между картинами, украшавшими стены церквей и дома мирян. Стиль и сюжеты были одни и те же. Мотивы заимствовались главным образом из Библии и священных преданий. Сильвестру был поручен надзор за работой художников. Появились картины, сохранившиеся до конца XVII века. Забелин дает точное описание их в своем труде: «Домашний быт русских царей». И в порученной Сильвестру работе он обнаружил только способности придворного льстеца, черта, проглядывающая уже и в «Домострое». Картины, за исключением той, которая изображала кающегося грешника, представляли то побежденного воина, вроде Иисуса Навина, берущего город, то мудрого и благодетельного царя Соломона в роли судьи. И все это представляло Ивана и символизировало его славные деяния. Быть может, Иван находил в этих изображениях кое-что назидательное для себя, но они главным образом льстили его честолюбию. Нечего и говорить о сценах истребления «всякой души живой» во взятом Иерихоне. Едва ли могли быть исправлены подобными примерами жестокие инстинкты Ивана.