Книга НЗ. набор землянина - Оксана Демченко

3. Локальные законы действуют по месту применения, в рамках габ-портов они неактуальны.

3.1 Конфликты и наслоения законов в части того, что может быть описано условно как «белковая этика» трактуются служащим габа. Мнение габбера и габла совещательно, решения габрехта рекомендательно, более высоких статусов – безусловно к исполнению.

3.2 Отказ пассажиров или иных посетителей габ-порта от предложенной трактовки ведет к их выдворению в универсум.

3.3 При рассмотрении конфликта принимается во внимание правило абстрактной справедливости и субъективного ощущения справедливости. Стоит помнить всеобщее правило: сила действия равна противодействию.

3.4 Служащие габ-порта вне порта сохраняют свои полномочия. Формально.

3.5 При неявке габ-служащего на разбор конфликта таковой конфликт разрешается вне стен габ-порта.

4. Жизнедеятельность служащего поддерживается обязательным рационом.

4.1 Применение любых средств вне рациона не рекомендуется.

4.2 Нарушение метаболизма по причине неадекватных средств ставится в вину барменам габ-порта и служащим паритетно.

4.3 Вне габ-порта служащий должен сам прилагать усилия к должному поддержанию жизнедеятельности, опираясь на ресурсы служебного транспортного средства.

5. Имущество служащего подлежит замене только по причине полного износа, подтвержденного актом коллегии.

6. Услышав нечто вроде «мне тоскливо» и тем более «тоска меня снедает», служащий обязан немедленно оповестить габ-центр, нажав на форменный знак универсума.»

Я прочла памятку еще раз. Кто такие глопы и синты? Почему цитата из сказки Пушкина, если я верно помню со школы эти слова про тоску, приравнивается в здешнем нелепом законе к ЧП? Должна ли я хоть что-то делать, если неявка служащего ничем не наказуема? Какова степень ветхости имущества, если списать любую мелочь, судя по всему, нереально? Или у них вещи вечные, бывает наверное и так.

Захотелось домой. Есть ведь в этом нелюдском муравейнике место, отведенное для моей частной жизнедеятельности. После прочтения правил думалось казенно, а саму жизнедеятельность хотелось усердно загасить до уровня здорового сна. Сколько можно глазеть на чужой мир? Я устала держать удивление под крышкой. Мне бы прямо сейчас повизжать, брякнуться в обморок и чтобы потом меня откачали и пожалели. У меня почти паника. Только при наборе законов в шесть дурацких пунктов вряд ли моя жизнедеятельность кого-то подвигнет на жалость. Вдобавок платить за оказание помощи любого рода мне нечем. Контракт упрощенный, версия три. Для пофигистов и особо нервных дур.

Профилактически зевнув, я перегнулась через перила и стала глазеть на мельтешение в порту. Сразу завозился в мозгу бесенок и посоветовал плюнуть на их странности слюной, с высоты. Ангелок начистил хвостистому провокатору харю так, что от их драки у меня загудел череп. Но мой хранитель прав. Плевок может обойтись в полкило золота. Габариус тут жлоб. А где вы видели щедрых нанимателей? В сказках, и то посылают за шапкой-невидимкой, а после норовят отнять её вместе с головой.

Проглотив слюну, я побрела по балкону. Память постепенно включалась. И болела: в неё вдолбили много разного, пока меня перемещали сюда, не знаю куда. Сектор семь занимает пять уровней вне главной пассажирской колонны. Отсюда надо спуститься на платформах с белыми метками. Далее миновать зону пересадки правого крыла – а крылья тут вытянуты вдоль глоп-меридиана. Полкилометра пешком переть, чтобы пересесть на рыжие платформы. Зато дальше до дома будет рукой подать. Я опасливо изучила руку. Если верить новой памяти, я сама и есть свой паспорт. Приложить тыльную сторону ладони к любой идентифицирующей зоне – значит, представиться. Чипировали меня без согласия или учудили что похлеще? Кто их знает. Дрюкель – это, если я верно себя понимаю, целая галактика чиновного типа. Они все живут во имя квиппы. Перевод указанного понятия на русский не дается: оно чуждо и бесчеловечно.

Мысленно я ужаснулась масштабам галактической бюрократии, занявшей упорядоченные наборы планет у наиболее комфортабельных звезд. Воображение не мешало ногам брести к платформе. Вертикальное перемещение меня удивило. Инерции не было вообще! В законах физики я мало что понимаю, я их по большей части проспала, по меньшей вызубрила, чтобы сразу после экзамена забыть. Но сейчас могу авторитетно себе же заявить: туфта вся их гравитация. Тут вообще кругом синтетика. Дышу я тем, что полагается для жизнедеятельности, хотя не ощущаю фильтра или маски. И тяготеет надо мною то, что полагается землянину – и еще бонусным довеском головная боль переутомления.

Зона пересадки была огромна, как степь половецкая. И брели по ней, утопая в коврах-самочистах всякие орды, поганые и не очень. Я старательно их сторонилась, как гонец с донесением: друзей нет, а врагом может оказаться любой. Тем более при заявленной белковости и даже гуманоидности нашего габа, человечности ему не хватает. Число ног и рук все время не земное. Хвосты и всякие там щупальца так и норовят притаиться в ковре и коварно подсечь под колени. Может, тут не любят габберов? По крайней мере, людьми вроде не обедают. Несъедобные мы, наверное.

Утешая себя уникальностью метаболизма, я все шла и шла. Крыша мира отсюда выглядела восхитительно, почти как небо. Сиренево-зеленое, с бегучими тенями псевдо-облаков и деловито-парадным роем цветных грузов, украшенных мигалками. Степь изредка разнообразили деревца, они всеми листьями боролись с монотонностью пейзажа и заодно исполняли функцию навигаторов. Я углядела, как семья узорчатых гадов сосредоточенно ползет, ориентируясь по темным нижним листьям. А гражданин циклоп гордо шагает, следуя киванию золотых макушечных.

Степь постепенно заузилась, впереди показались колонны белого мрамора – я решила не спорить с привычными сравнениями. Зачем мне знать название материла? Я вон про деревья задумалась – и мне показали формулы какие-то. До сих пор тошно. Габбер вряд ли обязан сдавать химию. Я уж всяко откошу от этого беспредела.

Близ колонн начались места особо опасные и даже коварные. Бары и рестораны. Пахло так, что если у меня и имелся фильтр, он не справлялся. То хотелось запастись пакетом, то продать последнюю рубашку и попробовать то, что они тут готовят. Уступая искушениям и икая, я брела к оплоту галактического общепита. Миражу – ну, для меня именно так.

У белых колонн начинались сплошные ряды вкусного и тошнотного, они были отмечены знаками и цветами. Память мне сообщила, что мой метаболизм будет подвергнут особо изощренной пытке в бело-голубых аллеях. Там – съедобное. Я не мазохист, кажется. Но я с упрямством ползущей через автостраду улитки брела и принимала добровольную пытку.

Вокруг теперь наблюдались более или менее люди, глазам это было приятно. Ну, немного рыжие, малость лохматые – так наши хиппи еще и пахнут, а эти нет. Или сиреневые с лысинами в темную крапину – так вроде шесть пунктов правил такую расцветку не запрещают. Как и любую иную.