Книга Федор Сологуб - Мария Савельева

Как и в Никольском приходском училище, в институте Тетерникову особенно повезло с преподавателем математики, и всё же этот предмет ему давался труднее прочих. Математик Василий Алексеевич Латышев поначалу казался ученикам сухим педантом, но в личных беседах с ними раскрывался по-новому, с удовольствием разговаривал о недостатках педагогической и общественной системы. На уроках иногда и речи не заходило о математике, всё время занятия посвящалось последним политическим событиям. Только в конце урока Латышев с удивлением понимал, что время прошло очень быстро, а ученики, чтобы его не подводить, нагоняли материал вечерами. Фразы он часто начинал со слов «а уж», так его и прозвали учащиеся: «А уж».

Однажды в институте был устроен бал. Один из слушателей, Слованицкий, выпил лишнего и начал в буфете ругать Латышева, да так громко, что тот услышал это даже в зале. Латышев не смутился, дотанцевал тур, потом вышел к Слованицкому и стал его усмирять. На следующий день дебошир не помнил того, что случилось, но товарищи рассказали ему — и он, стыдясь, пошел к преподавателю извиняться. Латышев не был злопамятным:

— А уж ничего… Вы выпили больше, чем нужно, и позабылись. Надеюсь, что в трезвом виде вы несколько иного мнения обо мне.

Никаких административных мер против обидчика Латышев, конечно же, не применил.

По окончании института Тетерников не прервал общение с педагогом. Юноша печатал статьи в журнале «Русский начальный учитель», который редактировал Латышев, просил Василия Алексеевича помочь с переводом по службе, советовался с ним в литературных вопросах. На долгое время Латышев стал для своего бывшего ученика надежным старшим товарищем.

Курс по истории в институте вел известный педагог Яков Григорьевич Гуревич, заставлявший воспитанников читать университетские книги. У него была дочь Люба, в то время еще девочка-подросток. Пройдут годы, Любовь Яковлевна — издатель журнала «Северный вестник», приведет Тетерникова в литературу и они будут вести жаркие споры о границах дозволенного в творчестве, о цензуре и декадентстве, которые окончатся разрывом их отношений. В отрочестве Люба, как и Федя Тетерников, была нелюдима, уединялась на чердаке и декламировала монологи Лира, леди Макбет, Гамлета. Позже, уже будучи владелицей журнала, Гуревич признавалась, что ощущает родство натур — своей и застенчивого начинающего литератора.

Учительский институт дал Тетерникову первую достойную интеллектуальную среду. По всем предметам учащимся задавали письменные работы, которые нужно было защищать перед широкой аудиторией, из учеников при этом назначались два оппонента. На старшем курсе студенты давали в городских училищах «образцовые уроки», подобные тем, которые сейчас называются «открытыми уроками», и разбирали их, опять же сообразуясь с мнениями друг друга. Самолюбий старались не щадить, понимая, что критика бывает важнее комплиментов. Тетерников эти занятия проводил очень уверенно, к ученикам был внимателен и требователен. Между тем «открытые уроки» легко давались не всем будущим учителям. Свободнее других себя чувствовали взрослые студенты, те самые «дяди с бородами», уже имевшие опыт работы в народных школах. Даже педагоги института были больше теоретиками, чем практиками народного обучения. Латышев считал себя не подготовленным к работе в городском училище, и Гуревич попробовал однажды и честно признал, что совершил множество ошибок.

В 1882 году Тетерников окончил институт. Выпускники решили поехать на Лахту — в дачную местность на берегу Финского залива, чтобы «спрыснуть» аттестаты. Федор Тетерников не пил ни вина, ни пива, и отказ его был предсказуем. Но девятнадцатилетнему учителю будущее рисовалось уж слишком пессимистично.

— Что праздновать? — сказал он товарищам. — В институте хотя какая-то цель была — получить аттестат… А теперь? Попадешь в какую-нибудь глухую дыру… сопьешься или на дуре женишься.

Тетерников как будто предчувствовал ту сводящую с ума провинциальную атмосферу, из которой соткется вскоре «Мелкий бес» и которая породит «Тяжелые сны». Ему, впрочем, и предчувствовать ничего не надо было: мелкий бес уже жил внутри его. Десять лет провинциальной жизни действительно стали для писателя кошмаром — без литературных перспектив, без достойного общества, под усилившимся гнетом семьи, которую молодой учитель брал с собой на место службы. Об отвращении Сологуба к глухой провинции, которое он вполне разделил с Чеховым, широко известно. Менее известен тот факт, что молодой учитель, уроженец Петербурга, не только не хлопотал о возможности остаться в столице, о чем просили другие (например, тот же Иван Попов), но, по словам некоторых современников, и не желал этого. Садомазохизм, привитый еще детскими обидами, заставлял Сологуба идти навстречу своему страху.

Глава вторая

МЕДВЕЖИЙ УГОЛ

Лампа моя равнодушно мне светит, Брошено скучное дело, Песня еще не созрела, — Что же тревоге сердечной ответит?

Расставание с «бабушкой». — Первая публикация. — Дело об изнасиловании служанки. — Прототип Передонова. — Бюрократические условности. — Брат и сестра Тетерниковы

Федор Сологуб известен как мистик, выдумавший землю Ойле и множество других волшебных образов, как отстраненный от внешней жизни, замкнутый в себе человек. Однако мало кто еще из русских писателей в своей нелитературной жизни отдал так много сил альтруистическим задачам. В молодые годы он пытался развивать культурные начинания провинциальных городов, где работал учителем, потом — после женитьбы на Анастасии Чеботаревской — участвовал в различных собраниях, объединениях, читал лекции… Сологуб постоянно ставил перед собой сверхцели и, вероятно, устав от них, переносился в фантастический мир своей поэзии. Общественная и литературная деятельность в его жизни были четко разделены. А как еще объяснить тот факт, что в текстах этого талантливого и увлеченного своим делом учителя практически не отражена работа педагога в классе?

После окончания Учительского института в 1882 году Федор Тетерников получил назначение в городок Крестцы Новгородской губернии, где служил три года, следующие четыре года работал в Великих Луках Псковской губернии, потом три года в Вытегре Олонецкой губернии (ныне город на территории Вологодской области) — в общей сложности прожил в провинции десять лет. Одним из главных стимулов прилежной учебы в институте для Тетерникова было желание освободить мать от тяжелой работы «прислугой за всё», поэтому и мать, и сестру молодой учитель Федор Кузьмич, получающий отныне оклад в 50 рублей, привез с собой в Крестцы. «Бабушка» Галина Ивановна в это время писала Федору и его матери жалостливые письма: «Господи, какая сделалась страшная тоска, когда я пришла домой, проводив вас, я думала, что я с ума сойду, пустота, тишина… я беспрестанно плачу» (сентябрь 1882 года), «Я осталась без вас как мученица…» (спустя более месяца). Она старалась растрогать Федю: «Я не мать твоя, но я люблю тебя больше матери». Судя по переписке, мать в это время высекла Федора, несмотря на то, что он уже занимал должность учителя. Галина Ивановна притворно сочувствовала крестнику, подливая масла в огонь: мол, если город узнает об этом гнусном поступке, на вас будут смотреть как на дикарей. В не опубликованном при жизни автора цикле «Из дневника» и в редких автобиографических записях Сологуба содержится множество эпизодов публичных наказаний: главным страхом для него становится прилюдный позор.