Книга Сергей Есенин. Биография - Михаил Свердлов

Душно мне в этих холодных стенах,Сырость и мрак без просвета.Плесенью пахнет в печальных углах —Вот она, доля поэта.

Видно, навек осужден я влачитьЭти судьбы приговоры,Горькие слезы безропотно лить,Ими томить свои взоры.

Нет, уже лучше тогда поскорейПусть я иду до могилы,Только там я могу, и лишь в ней,Залечить все разбитые силы.

Только и там я могу отдохнуть,Позабыть эти тяжкие муки,Только лишь там не волнуется грудьИ не слы́шны печальные звуки.

А это две финальные строфы стихотворения 1911–1912 годов о столь выразительно воспетой впоследствии русской зиме:

Вот появилися узорыНа стеклах дивной красоты.Все устремили свои взоры,Глядя на это. С высоты

Снег падает, мелькает, вьется,Ложится белой пеленой.Вот солнце в облаках мигает,И иней на снегу сверкает.

В этих строках легко отыскать следы недавнего прочтения и, может быть, школьного заучивания наизусть хрестоматийного отрывка из “Евгения Онегина”: “Брега с недвижною рекою / Сровняла пухлой пеленою”.

“В то время я сам преуспевал в изучении “теории словесности” и поэтому охотно объяснил Сергею сущность рифмования и построения всяческих дактилей и амфибрахиев, – вспоминал отрочество Есенина Н. Сардановский. – Удивительно трогательно было наблюдать, с каким захватывающим вниманием воспринимал он всю эту премудрость”[42]. Обратив особое внимание на то, что Есенин заинтересовался вопросами стихотворческой техники гораздо раньше многих своих столичных сверстников-поэтов, отметим, что в есенинских стихах 1911 года, в отличие от его стихов, датированных 1910 годом, “премудрость” “теории словесности” еще не была усвоена. Некоторые строки этих стихотворений звучат пародийно, по-лебядкински[43].

Сергей Есенин среди учеников Спас-Клепиковской второклассной учительской школы. 1911 (?)

Куда интереснее и важнее для нас убедиться в том, что львиная доля ранних стихов Есенина (1911 года) совершенно не затронута влиянием фольклорных текстов, всех этих бабушкиных сказок и нянюшкиных песен[44]. Вполне очевидно, что начинающий поэт ориентировался на абсолютно иную традицию: он не слишком удачно, но усердно учился у выспренних гражданских лириков предшествующей эпохи, прежде всего у Семена Надсона. Именно у этого “вдохновенного истукана учащейся молодежи” (по язвительной формуле Осипа Мандельштама[45]) Есенин заимствовал унылый пафос вкупе с обширным, хотя и несколько однообразным арсеналом кладбищенских образов. Он пытался прикрыть бутафорскими гробовыми крышками, венками и “судьбы приговорами” свою природную “жизнерадостность, веселость и даже какую-то излишнюю смешливость и легкомыслие”[46]. Остается только подивиться проницательности Георгия Адамовича, который, не зная “надсоновских” стихотворений Есенина 1911–1912 годов, писал в конце 1920-х: “Особой пропасти между Надсоном и Есениным нет, есть даже близость Легко представить себе Есенина, сероглазого рязанского паренька, попадающего в восьмидесятых годах в Петербург и сразу увлекающегося “гражданскими идеалами””[47].

Выстраивая собственную биографию в беседе с И. Розановым, Есенин многозначительно выделил из своего детского круга чтения величайший текст, ориентированный на фольклорную образность: ““Знаете ли, какое произведение произвело на меня необычайное впечатление? – “Слово о полку Игореве”. Я познакомился с ним очень рано и был совершенно ошеломлен им, ходил как помешанный. Какая образность! Вот отсюда, может быть, начало моего имажинизма””[48]. Но в мемуарах Н. Сардановского называются совсем иные ориентиры: тут мимоходом упоминается, что есенинский дедушка Федор Андреевич Титов “выписывал журнал “Нива””[49].

Щедро предоставлявшая свои страницы эпигонам Надсона, “Нива” в поэтическом сознании юноши Есенина безоговорочно перевешивала “Слово о полку Игореве”[50]. Пройдет еще год, и в мае 1912-го Сергей пошлет свою подборку в Москву, на конкурс лирических стихотворений имени С. Я. Надсона, объявленный Обществом деятелей периодической печати. А первую, на его счастье так и не вышедшую, книгу стихов захочет назвать вполне в надсоновском духе: “Больные думы”.

Обложка рукописного сборника Сергея Есенина “Больные думы’ 1912

4

В мае 1912 года Есенин окончил Спас-Клепиковскую учительскую школу. Его тогдашний внешний облик – облик деревенского паренька, с охотой демонстрирующего свою причастность к городской жизни, – запечатлен в мемуарах П. Гнилосыровой: “Был Есенин в сером костюме, ботинках и в белой рубашке с галстуком”[51].