Книга Путь Кассандры, или Приключения с макаронами - Юлия Вознесенская

Про дальнейшую нашу жизнь с матерью я могу определенно сказать, что ни прекрасной, ни интересной для меня она не была. У матери был друг-покровитель из канцелярии Мирового правительства, толстый и старый. Мы поселились в его роскошной квартире, занимавшей целую палубу «Титаника» класса А. Он давал матери деньги на любые наряды и развлечения, но ни о каком театре и слышать не хотел. Меня он просто не замечал.

Бабушка очень скоро разыскала нас и приехала, чтобы выкупить меня. В это время я еще верила, что мать меня искренне любит и нуждается во мне. Может быть, бабушка без труда уговорила бы меня вернуться к ней, если бы приехала не через несколько дней, а хотя бы через месяц. Но в эти дни мать еще играла в святое материнство, а я упивалась ее вниманием и лаской. Кроме того, она обещала мне лучезарное будущее: «Я сделаю из тебя великую актрису! Ты похожа на меня и тоже вырастешь красавицей. Мы будем играть с тобой в одних спектаклях – в главных ролях мать и дочь Саккос!» Бабушка явилась вечером, когда мать и ее друг где-то развлекались. Я решительно заявила ей, что не оставлю мою маму, что я люблю ее и мне с ней хорошо. Бабушке я пообещала, что буду обязательно ей писать и приезжать к пей в гости. Она не стала задерживаться, чтобы поговорить с дочерью, и туг же отправилась назад, оставив па столе записку: "София! Ты будешь получать 1000 планет в год на содержание моей внучки. Елизавета Саккос». Придя домой и узнав о визите бабушки, мать закатила истерику и надавала мне пощечин. Видимо, я сорвала какой-то ее план. Позже я узнала, что бабушка привозила с собой документ, по которому к матери переходили почти все ее деньги – выкуп за меня. С этого момента мать перестала обращать на меня внимание, а потом и вовсе открыто невзлюбила, считая, что это я погубила ее театральный проект.

Через некоторое время между матерью и ее покровителем произошел какой-то скандал, в результате которого мы переехали к другому ее другу, богаче и моложе первого. Он с первых дней начал оказывать мне недвусмысленные знаки внимания: то лез ко мне с непрошеными «отцовскими» нежностями, то объявлял в нетрезвой компании, что нашел себе сразу двух прелестных подружек. Однажды он пришел ночью в мою комнату и попытался залезть ко мне в постель. Я вовремя проснулась и встретила его склонившуюся ко мне физиономию крепким ударом ноги. Он схватился за лицо, выругался и выбежал. Почему-то я сразу не решилась рассказать матери о том, что между нами произошло, а потом это стало уже невозможно. Мерзавец начал внушать матери, что я – ребенок с отклонениями и меня нужно поместить в адаптационную школу для социально-психической переориентации. Он намекал, что я смотрю на него «с недетским сексуальным интересом». И все а то прямо при мне. Пару раз я пыталась возразить, но тогда оба они начинали на меня кричать, требуя вести себя прилично. Привыкшая к совсем другому обращению, я замкнулась и замолчала. А позвать па помощь бабушку мне было стыдно: ведь пришлось бы признаваться ей, что мать меня совсем не любит! В конце концов, мать с дружком определили меня в соответствующее учебное заведение. На все бабушкины запросы мать отвечала, что я учусь в отличной закрытой школе. Когда бабушка узнала правду, она уже ничего не могла изменить.

Теперь я знаю, что друг моей матери хоть и был изрядным подлецом, но во многом был прав: если бы я в то время не попала на принудительную социальную адаптацию, моя жизнь позже могла бы стать кошмаром. Даже среди детей с отклонениями я казалась дикаркой, ведь я никогда не ходила в школу. Бабушка сама учила меня по своей программе, а она весьма отличалась от всепланетной программы обучения. Мы изучали с бабушкой географию Земли до Катастрофы, но о современном мире я имела очень смутные представления. Недоумение и даже ужас воспитателей вызвало открытие, что я молилась утром, вечером и перед едой. Мне это сразу запретили делать вслух, но только позже, под гипнозом, отучили молиться мысленно. Я устроила безобразный скандал, когда с меня снимали крестильный крестик: мне казалось, что меня лишают последней надежды когда-нибудь вернуться к привычной жизни с бабушкой. В длинный перечень моих отклонений от нормы была занесена и «патологически обостренная религиозность». Из-за этого позже мне не разрешали посещать даже Церковь Эволюции, к которой принадлежали в то время ученики всех школ. И, конечно, с первых минут моего появления в школе педагоги и врачи заметили, что у меня не было персонального кода. Моя мать растерялась и смутилась: ей пришлось объяснять, как это случилось, что девочка в одиннадцать лет все еще не удостоена посвящения Мессии, а значит, не является полноценным человеком! Мать попыталась объяснить особое положение моей бабушки и оправдаться тем, что я была до сих пор в руках полубезумной старухи. Меня тут же отвезли в ближайшую регистратуру и там, невзирая на мои крики и протесты, сделали мне укол и под наркозом все-таки поставили печать на мою правую руку. С этого момента мое буйство прекратилось, и я покорно переносила все, что со мной делали воспитатели и врачи. Из моей памяти почти безболезненно убрали все лишнее, неправильное, что отличало меня от нормальных детей.

К сожалению, вместе с действительно вредными и лишними блоками памяти удалены были все воспоминания о моей жизни с бабушкой и дедом. Я сохранила в памяти только лицо бабушки, а деда совсем не помнила и даже не узнала его па фотографии, которую увидела много позже в бабушкином доме.

Врачам и воспитателям адаптационной школы пришлось трудиться над моим перевоспитанием почти год, прежде чем матери разрешено было перевести меня в нормальную школу.

Бабушка считала, что мама оплачивает мое обучение в каком-то привилегированном закрытом лицее. Мать деньги получала на свои счет, но отдала меня в обычную бесплатную школу-интернат: она не хотела, чтобы я продолжала жить с ней. Мать вовсе не была ни жестокой, им жадной, просто я ей очень мешала, а деньги были очень нужны. Она иногда приезжала ко мне, привозила сладости, сувениры и щебетала что-то о своих успехах в любительских спектаклях, которые они ставили сами для себя с другими актерами. Она неприятно шелестела своими нарядами и обдавала меня удушающим запахом духов и косметики. Мне, уже привыкшей к современной одежде и общепринятым правилам гигиены, было неудобно перед воспитателями и соучениками за ее архаичные наряды так похожие на реальные, за ее ужасные длинные волосы и раскрашенное лицо. Соученицы дразнили меня, утверждая, что моя мать носит платья из натуральных тканей и не выбрасывает их после носки, а стирает, как в древности, и носит месяцами, если не годами. Это было обидно и стыдно слушать, потому что это была правда. Еще несносней была ее привычка приставать ко мне с объятиями и поцелуями. В конце концов, я пожаловалась на это классной надзирательнице, и матери было рекомендовано уважать мое право на личную моральную и физическую неприкосновенность. Она стала реже навещать меня, а каникулы я проводила в детских лагерях, так что, мы с ней больше отдалялись друг от друга. Когда я закончила обучение в школе и перешла в колледж, она объявила, что пора нам каждой жить своей жизнью, перевела на мой счет сотню планет и на этом свой материнский долг посчитала исполненным. Позже она вспоминала о моем существовании только тогда, когда в ее жизни наступал очередной любовный крах: она вдруг появлялась на моем персонике с заплаканными глазами, жаловалась на судьбу и просила не забывать о ней. Я выражала ей сочувствие и уверяла, что она по прежнему молода и красива. Потом у матери начинался очередной роман, и она, слава Мессу, обо мне опять надолго забывала. Мать никогда не жила в настоящей Реальности, она пыталась из своей жизни сделать Реальность, и у меня это вызывало брезгливость: ее любовники подолгу жили с ней в одном помещении, прикасались к ней, ели с ней за одним столом и даже спали в одной кровати! Я это видела в то время, когда мы жили на одном «Титанике». Может быть, именно из-за матери я не хотела близких отношений ни с кем из мужчин даже в Реальности, хотя прекрасно знала, что вне Реальности ни одна молекула их тела никогда не приблизится к моему настоящему телу.