Книга Павленков - Владимир Десятерик

Конфликт с непосредственным воинским начальством, покрывавшим казнокрадов, беззастенчиво попиравшим любые нравственные нормы, невозможность доказать явную несправедливость — все это оказало удручающее воздействие на впечатлительного юношу. Еще несколько лет назад в академии он писал восторженные стихи, посвященные императору, а тут вдруг выяснилось, что служить честно, верой и правдой царю и Отечеству просто невозможно.

В. Черкасов появился в арсенале, как уже говорилось, позднее. Ему тоже поручили заведовать мастерскими. Он вскоре также смог воочию убедиться, что друг его со своими товарищами не сгущает красок. Позднее Черкасов будет поддерживать Павленкова в его борьбе с казнокрадством. Но тогда были они еще очень наивными и малоопытными людьми. В. Черкасов вспоминал, что они с Павленковым, конечно, не знали, что, по существовавшим в те времена нравам и обычаям, инспектирование генералов сводилось, собственно, к получению ими ежегодной дани с инспектируемых ими учреждений. Генерал, прежде всего, потратил немало времени, уговаривая Павленкова и его товарищей взять свои заявления назад, откровенно заявляя, что ничего хорошего из этого не выйдет и только им будет плохо, и когда убедился в твердом намерении Павленкова отстаивать и доказывать правоту своих заявлений, то распорядился перевести его в Брянск, куда тот и вынужден был отправиться в середине октября 1863 года.

Справедливости ради нужно сказать, что не одними неприятностями по службе была заполнена жизнь друзей в Киеве. Часто собирались на чаепития офицеры-сослуживцы в их совместной с Черкасовым квартире, где обсуждались последние публикации в том или ином журнале. Всех их влекли новые веяния, зреющие в обществе. Они впитывали все, что появлялось тогда в литературе. Сколько дискуссий вызвали хотя бы опубликованные «Отцы и дети» И. С. Тургенева!

Как-то в очередном номере «Московских ведомостей» вслух читали статью о полувековом юбилее освобождения Москвы от войск Наполеона. Вспомнили, как еще в академии увлекались сочинением Николая Любенкова «Рассказ артиллериста о деле Бородинском» и «Походными записками артиллериста с 1812 по 1816 год артиллерии подполковника И. Раожицкого». А с каким волнующим чувством восхищения слушали тогда воспоминания наставников-педагогов о подвигах артиллеристов в сражении с французами под Бородином! И не раз тогда по вечерам в мечтательных грезах представлял себя каждый именно там, в самом пекле, среди смелых и бесстрашных пушкарей, которыми командовал почти что их ровесник — легендарный Раевский.

Приходили к киевским офицерам-артиллеристам и тревожные вести. Крестьянские волнения по империи исчислялись после царского манифеста от 19 февраля 1861 года не десятками, а сотнями. Усилились студенческие волнения. На квартире у В. Черкасова и Ф. Павленкова читали смелые высказывания выдающихся современников. Известный хирург и педагог Н. И. Пирогов писал в начале 1862 года, что учебные заведения могут «служить правительству барометрами, указывающими большее или меньшее давление воздуха». Дошла до Киева и прокламация «Молодая Россия», появившаяся в Петербурге в 1862 году. Стало известно также, что в июле 1862 года был арестован Н. Г. Чернышевский и заключен в Алексеевский равелин Петропавловской крепости.

Чувствовалось, что волны общественного возбуждения постепенно идут на убыль. В журнале, который попал в те дни в руки Флорентия Павленкова, он вычитал в статье одного французского общественного деятеля о том, как еще в 1858 году император Александр II, обнаружив в представленной ему записке слово, «…состоящее в противоречии с прогрессом гражданственности», против этого места написал: «Что за прогресс!!! Прошу слова этого не употреблять в официальных бумагах». Да, постепенно не только слово, но сам дух этого понятия начинает вытравляться. А как же без прогресса?

Еще до перевода в Брянск Флорентия Павленкова произвели в подпоручики. Но отношение к нему среди командиров оставалось не лучшим. Его и упрекали, и осыпали бранью, не останавливались перед угрозами. Но молодой офицер был непоколебим. Следствие по заявлению Павленкова и его товарищей вел генерал Олохов, все усилия которого были направлены лишь на то, чтобы выгородить командира. Это даже не скрывалось.

Именно в это время в поле зрения Павленкова попадает фотография. Искусство светописи, открытое в 1839 году французским художником Луи Жаком Дагером, поразило воображение, очевидно, оттого, что оно как бы сплавляло воедино его любимые физику и химию. Изображение получалось ведь при помощи света, под воздействием которого изменялись свойства множества веществ. Два процесса — негативный и позитивный — лежали в основе фотографии, а какие неограниченные возможности открывало это, казалось бы, простое изобретение для человеческой цивилизации! Отныне можно передать не просто описание, но идентичное изображение того или иного предмета, прежде всего человеческой личности.

Новое увлечение захватило Флорентия надолго. Будучи натурой деятельной, он не хотел ограничиваться лишь тем, что сам освоил это непростое искусство. Надо его пропагандировать, важно, чтобы к нему приобщались многие в обществе. Оно же несет в себе радость восприятия природы, красоты! Как еще можно сохранить поразившее мгновение, как сберечь его в своей памяти, если не запечатлеть на светочувствительной пластине? И вот уже в петербургский журнал «Фотограф» из Киева направляется Павленковым статья «Искусство и фотография», которую охотно публикуют. В 1863 году он выпускает книгу «Собрание формул для фотографии Е. Бертрана». Сам осуществил ее перевод. Сам же дебютировал и как издатель. На книге так и значилось: «Перевел и издал Ф. Павленков». Ее и можно считать началом книгоиздательской деятельности Ф. Ф. Павленкова. То было первое самостоятельно выпущенное им издание. А тридцать лет спустя, в 1893 году, издавая биографическую библиотеку «Жизнь замечательных людей», одну из двухсот книжек в ней он посвятит жизнеописанию Луи Жака Дагера и Никифора Ниэпса, их открытию в связи с историей развития фотографии. Но это будет потом…

Сейчас же радость от выхода первой книги была омрачена, как уже говорилось, неожиданной отправкой в Брянский арсенал. На новом месте Павленков оставался не у дел. Ему велели ждать решения комиссии. Так продолжалось более года.

Чем же были заняты эти месяцы у Павленкова? Не мог же он позволить себе предаваться бесславному времяпрепровождению — в картежных баталиях, которые и в Брянском арсенале, как и в Киеве, процветали в среде его коллег по службе? Сходиться близко ни с кем Флорентий на новом месте не стал. А все свободные часы посвящал напряженнейшей работе над завершением перевода огромного труда. Как-то в бытность в Киеве они с Черкасовым завели разговор о призвании, о деле, к которому можно было бы приложить с наибольшей пользой свои силы, знания, энергию. И как часто бывало, вновь авторитетный совет получили от того, кем особенно увлекались в то время — от Д. И. Писарева. «Популяризирование науки составляет самую важную всемирную задачу нашего века, — писал тот в одной из своих статей. — Хороший популяризатор, особенно у нас в России, может принести обществу гораздо больше пользы, чем даровитый исследователь. Исследований и открытий в европейской науке набралось очень много. В высших сферах умственной аристократии лежит огромная масса идей, надо теперь все эти идеи сдвинуть с места, надо разменять их на мелкую монету и пустить их в общее обращение».