Книга Дело: «Ястребы и голуби холодной войны» - Георгий Арбатов

Эти положительные стороны деятельности Брежнева, конечно, не могли обеспечить решение всех назревших проблем страны, не могли даже остановить набиравшие силу негативные процессы. Но они все же предотвращали в течение ряда лет многие дополнительные неприятности, которые могли бы произойти при тогдашнем уровне руководителей и их политических настроениях.

Все дело, однако, было в том, что Брежнев оказался не «проходным» лидером, правившим короткое время, а находился на высшем в стране посту целых восемнадцать лет. Притом в период, когда задача не сводилась к тому, чтобы «не раскачивать» государственный корабль, когда нужно было осуществлять радикальные изменения во всех сферах жизни общества. Но как раз на это Брежнев был органически не способен, в чем вскоре пришлось убедиться и тем, кто под впечатлением реформы 1965 года все же на что-то надеялся. Почему? Прежде всего, из-за тех своих слабостей, отрицательных черт, о которых говорилось выше. У него не было ни представления о глубоких переменах, в которых нуждается страна, ни умения разобраться в плане таких перемен, пусть и подготовленном другими, верно его оценить и провести в жизнь. Это был лидер, смотревший назад, не способный подняться над старым.

* * *

Хотелось бы коротко сказать и о личных чертах Брежнева. И я бы здесь начал с положительного, тем более что и сам он умел и любил показывать именно эти, хорошие свои стороны. В принципе (до болезни – я снова вынужден сделать эту оговорку) это был человек, не лишенный привлекательности, даже известного обаяния. Он не был жесток, хотя, по-моему, все-таки достаточно злопамятен. В обхождении был прост, умел и, как мне кажется, любил проявить внимание к окружающим – во всяком случае, к тем, кого хотел склонить на свою сторону. Во многом, особенно в том, что связано с войной и своими военными воспоминаниями, был даже сентиментален. Друзей старых, если они его не предавали, помнил и, как правило, не оставлял без поддержки. Не любил объясняться с людьми в случае конфликтов, вообще предпочитал избегать неприятных разговоров. Что, впрочем, оборачивалось нередко очень дурным образом: люди, которых незаслуженно очернили, оклеветали, даже не имели возможности защититься, а иногда просто не знали, за что вышли из доверия и попали в опалу.

Мог он иногда и удивить. Так, когда бывал в хорошем настроении, особенно во время застолья (он рюмки, пока был здоров, не чурался, хотя меру, по-моему, знал; впрочем, тогда ему уже было почти шестьдесят лет; о том, что случалось в молодости, судить не берусь), вдруг начинал декламировать стихи. Знал наизусть, к моему удивлению, длинную поэму «Сакья Муни» Мережковского, а также немало стихов Есенина. Потом я узнал разгадку. В молодости Брежнев (об этом он как-то при мне рассказал сам) мечтал стать актером, играл в «Синей блузе» – так называли коллективы самодеятельности, выступавшие в двадцатых и в начале тридцатых годов с революционным, ну а для того чтобы привлечь аудиторию, и с лирическим репертуаром в клубах, на предприятиях и в красных уголках. Известная склонность к игре, к актерству (наверное, было бы слишком назвать это артистичностью) в нем была. Я подчас замечал, как он «играл» роли, и, надо сказать, неплохо, во время встреч с иностранцами.

Но так же, как в политике, в личных качествах Брежнева были и негативные, даже очень неприглядные черты. Была в нем подозрительность – может быть, и не природная, а воспитанная долголетней работой в аппарате. Отсюда же, я думаю, стремление и умение использовать других людей в своих целях, в том числе и для неприглядных дел.

* * *

Пока Л.И. Брежнев был здоров, его негативные качества – и политические, и личные – были не так заметны. Все радикальным образом изменилось, когда он заболел. Я уже говорил, что знал двух Брежневых: одного – до, а другого – после болезни. Не в том смысле, что один был хорошим, а другой – плохим. И до болезни Брежнев был, в общем-то, функционером, попавшим на должность лидера, человеком, наделенным всеми негативными чертами аппаратчика того времени, притом очень умелого. Но, вместе с тем, он имел и качества, выгодно отличавшие его от большинства других: умение слушать, поначалу трезвое, непреувеличенное представление о своих возможностях, политическую осторожность и умеренность, склонность уходить от конфронтаций, искать, где возможно, соглашения. Как во внешней политике, так в какой-то мере и во внутренних делах.

В начале своей деятельности на посту генсека не был он лишен и скромности, и здорового юмора. Приведу лишь один факт. Как-то в готовившуюся для Брежнева речь вставили пару цитат из произведений Маркса. Он прочел и сказал: «Ну зачем это? Кто поверит, что Леня Брежнев читал Маркса?»

После окончания любой работы он не забывал поблагодарить ее участников, а иногда даже устраивал по этому поводу торжественный ужин и наделял присутствовавших сувенирами.

Болезнь притушила, а потом во многом вытравила положительные черты и безмерно усугубила негативные. Хотя, конечно, и здесь речь шла о довольно продолжительном процессе: после первого заболевания Брежнев поправился; временами даже складывалось впечатление, что дело идет на лад. Но ухудшения учащались, а улучшения становились все более короткими…

И вот как раз в этих условиях (отчасти, возможно, потому, что он утратил контроль над собой) на первый план вышли подозрительность и любовь к сплетням (поначалу, видимо, тщательно скрываемые, а потом расцветшие, не без помощи подхалимов, пышным цветом, ставшие безграничными), тщеславие, страстная потребность собой красоваться. К этому добавлялись глубоко сидевшие в нем, в семье, в близком окружении мещанство, стяжательство, а главное – очень невысокий уровень нравственной требовательности к себе, как, впрочем, и к окружающим. Все это принимало такие формы, что мне не раз приходило в голову: может быть, его болезнь только ускорила уже идущий процесс распада личности?

* * *

Другие отрицательные личные черты Брежнева, к сожалению, имели и общественные последствия. Много толков вызвали приписанные Брежневу молвой материальные злоупотребления. Я не думаю, что есть основания, а тем более политический смысл, затевать посмертно специальное расследование. Но поводы для сплетен и сам Брежнев, и особенно члены его семьи, несомненно, давали. Например, его любовь быть за рулем автомобиля была бы не таким уж предосудительным хобби (он, кстати, имел права водителя-профессионала), если бы он не выбирал самые роскошные заграничные марки – «роллс-ройсы», «мерседесы» и т. д. Если бы Брежнев не давал зарубежной печати повода так широко обсуждать эту тему страсти советского лидера к роскошным автомобилям, говорить о том, что при встречах на высшем уровне он их один за другим получает в подарок. Ведь и статус этих машин, составивших вскоре целый автомобильный парк, оставался неопределенным: то ли они принадлежали ему и членам его семьи, то ли эти машины были казенными.

Стяжательство, наверное, гнездившееся где-то глубоко в натуре Брежнева (не говоря уж о некоторых членах его семьи), стало в последний период его жизни проявляться в особенно неприглядных формах, притом часто на глазах самой широкой публики. Знаменитым перстнем с бриллиантами, подаренным ему в Баку Г. А. Алиевым, он открыто, забыв обо всем, любовался на глазах у миллионов советских телезрителей.