Книга Осколки нефрита - Александр Ирвин

— Оставим волшебство волшебникам, — повторил Бэрр. — В этом я полагаюсь на тебя и твоего помощника. И надеюсь, вам можно доверить и это тоже.

Он вытащил из кармана пальто тетрадь в кожаном переплете.

— В этих записях есть намеки на местонахождение чакмооля. Я потратил почти всю весну и все лето, прочесывая Кентукки, однако так ничего и не нашел. Боюсь, у меня больше нет времени на поиски. Апрель как-нибудь сам о себе позаботится, а я должен заняться припасами, людьми и государственными делами. — Он постучал по тетради. — Мне теперь небезопасно держать это при себе. Могу ли я доверить твоему помощнику вернуть тетрадь нужному человеку в Нью-Йорке?

— Стин меня никогда не подводил, — ответил Бленнерхассет. Неуверенность Бэрра словно придавила его своей тяжестью. Он еще больше ссутулился и, сняв очки, потирал горбатую переносицу.

— Никогда? — переспросил Бэрр. — Невероятное достижение. Бога ради, продолжайте в том же духе, мистер Стин.

Стин взял тетрадь и положил в карман своего пальто.

— Я отвезу это куда понадобится.

— Прекрасно, — отозвался Бэрр, пристально глядя на Стина. — Очень хорошо. А теперь, Харман, я должен ехать в Пенсильванию — вот только закончу последнее дельце в Кентукки.

Стин в самом деле доставил тетрадь куда следует — а именно в дупло огромного платана на острове Бленнерхассета. Она оставалась там до декабря, когда ополченцы разгромили особняк, угрожали жене Бленнерхассета и распустили его рабов. Ходили слухи, что, помимо всего прочего, этот платан укрывал беглых рабов, пересекавших реку Огайо, а также хранил любовные письма Бэрра к миссис Бленнерхассет. Однако когда Стин вернулся, то нашел там лишь ту самую тетрадь, завернутую в холстину и спрятанную в трещине на уровне человеческого роста. Отвозить записки в Нью-Йорк было небезопасно — до тех пор, пока Стин не выяснит наверняка, чем закончится выходка Бэрра. Общество Таммани, в то время, еще находившееся в периоде младенчества, могло использовать во вред содержащие в записках сведения. Когда Стин убедился, что заговор обречен на провал и можно не бояться Аарона Бэрра, то оставил тетрадь себе. И провел последующие двадцать девять лет, ломая голову над ее содержанием и исследуя возможности, которые в ней обнаружил… с помощью ничего не подозревавшего Финиаса Тейлора Барнума.[3]

«Двадцать девять лет, — подумал Стин, поворачивая лошадей к своему дому возле доков на реке Гудзон. — В те времена я был индейским воином, и в моей душе таилось волшебство. И может быть, мне снова придется стать индейским воином — коли проклятый пожар наведет на мой след Маскансисила и других Следопытов (если они еще живы)».

Утром он покинет Нью-Йорк. В фургоне у Стина имелись хирургические инструменты, орудия жестянщика, бутылочки с эликсирами и мазями и полный набор марионеток ручной работы. Все это богатство тряслось и стучало, словно зубы девчонки, спрятанной у него за пазухой. Стин знал разные способы делать деньги и давно собирался давать представления. Девчонка будет его ассистенткой, и они продолжат путешествие по западным штатам в поисках чакмооля. Бэрр был прав: чакмооль спрятан где-то в Кентукки — и теперь, когда Стин заполучил девчонку, рожденную в нужное время и соответствующим образом обожженную, у него есть семь лет, чтобы осуществить задуманное.

В апреле 1843 года исполнится мечта Бэрра и Бленнерхассета. Жаль, что ни один из них этого не увидит. Бленнсрхассет уже умер — где-то на Британских островах в феврале 1831 года — за два месяца до рождения Джейн Прескотт. Бэрр, теперь уже восьмидесятилетний старец, к тому же едва живой, скорее всего наблюдал сейчас за пожаром из окна своего убогого гостиничного номера на Стейтен-Айленд. Хорошо, если он доживет хотя бы до весны.

«Ну а я, — думал Райли Стин, въезжая в темный пакгауз, — сделаю все возможное, чтобы избежать в этом деле случайностей».

Арчи завернул за угол, и порыв ледяного ветра заставил его остановиться. Опустив подбородок в поднятый воротник и засунув руки поглубже в дырявые карманы поношенного пальто, Арчи все же не мог спрятаться ни от ветра, ни от тошнотворного ощущения стыда, которое расползлось по телу, словно лихорадочный жар. Арчи не сомневался, что Удо сделает все от него зависящее. Удо знает Джеймса Гордона Беннетта и, наверное, сумеет помочь Арчи получить работу в «Геральд». Однако дело не в том, сумеет ли Удо помочь, а в том, что останется от самолюбия Арчи с наступлением Нового года — и останется ли что-то вообще.

«Все должно было быть совсем не так», — сказал себе Арчи. Кто бы мог подумать, что родственники жены будут смотреть на него свысока, их район превратится в трущобы, а жена будет ходить в церковь, пастор которой настаивает на банном дне по вторникам — и это среди зимы! Тем не менее надо смотреть правде в глаза: на постоянной работе Арчи удержаться не смог, своего дела открыть не сумел, а жена и дочурка прозябают в трущобах.

О Господи, до чего же легко презирать себя, выпив стаканчик с преуспевающим немцем вроде Удо! Арчи уныло покачал головой: «У тебя остались последние три доллара, а ты пьянствуешь». Но такое чувство вины стоит дешево и достается легко — а к тому же бессмысленно: если он не сможет заплатить аренду в начале января, то потраченные сегодня двадцать центов погоды не сделают.

А вот что действительно важно сделать сегодня — или, точнее, завтра, поскольку уже за полночь и открыты только продуктовые лавки, — так это купить маленький подарок. Что-нибудь неожиданное. Карамельки или небольшую юлу для Джейн и, скажем, книгу для Хелен. Трех долларов на это вполне хватит, а днем можно будет неплохо подзаработать — ведь Рождество уже совсем близко.

«Какой-нибудь пустячок, чтобы подбодрить Хелен, — думал Арчи. — Сказать ей: „Я люблю тебя, даже если ты слушаешь этого идиота Уильяма Миллера, который утверждает, что в 1843 году наступит конец света, и настаиваешь на том, чтобы купать нашу дочь в такую стужу, что даже у деревянного индейца яйца отмерзнут, — я все равно люблю тебя и мечтаю, как мы будем кататься на лодке по озеру Шамплейн, когда нам обоим будет за семьдесят“».

Впереди, сквозь пелену снегопада и поднятый в воздух мусор, виднелся перекресток, на котором Четхэм-стрит расширялась, раздваиваясь на Восточный Бродвей и Боуэрн-стрит.

«Почти дома», — подумал Арчи.

Дома, рядом с теплой женой и спящей дочкой, — и черт с ними, с грязью, и с арендной платой, и с бесчисленными соседями, кашляющими и орущими друг на друга всю ночь напролет. Удо как-нибудь выручит. Беннетт сдастся — ведь он же расширяет бизнес, а у Арчи есть образование. Он получит место в «Геральд». Начнет с должности печатника и покажет Беннетту спою готовность работать не жался сил, а потом попросит какое-нибудь задание. И в конце концов заработает на настоящий дом — лучше всего где-нибудь в районе Мэдисон-сквер. Просторный дом, где на пороге не будет удушливой вони мочи и болезней.