Книга Адмиралы мятежных флотов. Морская коллекция - Николай Черкашин

Я успел заметить на ее пальце массивное обручальное золотое кольцо, всем своим мощным видом убивавшее любую фривольную мысль в адрес благодетельной матроны. Это наглое кольцо, больше похожее на звено невольничьей цепи, чем на знак супружеской верности, вызвало во мне бурю самых разноречивых чувств. Еще мне было жаль эту скромную фрау, носившую серую униформу наверняка с тайным отвращением в душе и жившую под гнетом двух мужчин - мужа и начальника.

Мои предположения насчет печального образа жизни фрау Терезы подтвердились, как только я сумел выяснить, что муж ее не кто иной, как жандармский полковник из штаба Кенигсбергского гарнизона некто Вильгельм фон Волькенау.

Таким образом, флиртовать с такой женщиной было и безнадежно, и небезопасно. Но чего мне было опасаться еще, когда я и так жил под дамокловым мечем ареста и расстрела?

Семь бед - один ответ…

Во второй сеанс - а всего доктор Розеншталь предписал десять - я украдкой вручил Терезе крохотный букетик фиалок. Она благодарно улыбнулась и спрятала, не опустила, а именно спрятала, цветы в карман накрахмаленного передника. Разумеется, она оценила, что такое фиалки посреди февраля.

В третий раз я сказал ей, что ее ладони обладают гораздо большей целительной силой, чем электрические пластины. Она улыбнулась и на минуту задержала мои пальцы меж своих ладоней.

- Вот видите! - воскликнул я. - Все прошло. Мои пальцы отпустило. У вас чудодейственные руки!

- Тогда вам нет нужды приходить в следующий раз, если все прошло.

- Нет, нет, - спохватился я. - Этот поразительный эффект нуждается в закреплении. И в изучении.

На прощание я поцеловал ей руку, а затем, сдвинув широкое обручальное кольцо, приложился губами и к белому следу, оставшемуся на безымянном пальце.

Она вспыхнула, ибо безошибочно поняла все, что я хотел ей сказать на древнем бессловесном языке любви.

Можете себе представить, с каким нетерпением ждал я следующего сеанса-свидания. Я все время вспоминал ее лицо и находил его необычайно милым. Уголки глаз, губ и кончика носа были обаятельно вздернуты. Она держала взгляд всегда потупленным, но не от робости, а от сознания сердцеубийственной силы своих глаз. Так солдат из осторожности держит долу острый клинок. Но когда она распахивала густо начерненные ресницы - казалось, веки с трудом поднимаются под тяжестью их изогнутых стрел, - о, как умела она говорить глазами: зрачки ее то расширялись удивленно-загадочно, то вспыхивали восторженно, то заговорщицки смеялись…

Тем временем я получил сигнал от берлинского резидента о начале моей тайной работы и теперь раз в неделю должен был передавать записку с собранной информацией о Кенигсбергской верфи кельнеру кафе «Норденштерн». Делалось это довольно просто: я оставлял в пепельнице недокуренную папиросу, в гильзе которой кельнер-связник мог обнаружить трубочку тончайшей рисовой бумаги с моим донесением. Право, и самый опытный сыщик не смог заподозрить ничего предосудительного в моих ежесубботних визитах в излюбленное кафе. В «Норденштерне», как, впрочем, и в любом германском кабаке, - будь это фешенебельный ресторан или портовый пивной подвальчик, - ценили завсегдатаев и старались оказывать им особые знаки внимания. Поэтому и мой кельнер всегда держал для меня столик, охотно менял пепельницу и всегда подавал вместе с кружкой пива и свежий номер «Бюргер-цайтунг». Там, в отделе объявлений, я мог вычитать много больше, чем обычный читатель, ибо в этой газетке работал наш человек, и я знал, на что обращать внимание на рекламно-справочной вкладке.

Мой четвертый визит к Терезе не доставил особой радости, так как доктор Розеншталь, будто почуяв неладное в подначальном ему мирке, все время крутился в процедурном кабинете, и мне не удалось ни перемолвиться с ней, ни даже поцеловать на прощание руку.

Правда, один взгляд ее стоил многого: она так выразительно показала глазами на спину своего патрона, что я сразу почувствовал - наш тайный сговор уже свершился, и теперь надо искать способ уединения. Но это была задача невероятной трудности. На работе Тереза постоянно находилась под бдительным оком доктора Розеншталя (муж ему за это приплачивал, что ли?), а после работы полковник Волькенау заезжал за женой на автомобиле.

Увы, число наших официальных свиданий, отмеренное доктором, сокращалось со скоростью шагреневой кожи.

В пятый раз - вредный старик снова торчал в процедурной - я мельком показал Терезе заготовленную записку: «Умоляю о встрече в кафе «Норденштерн» в любой удобный день и час!»

Она грустно покачала головой: «Нет. Это невозможно».

Но игра меня уже захватила. Да, да, именно игра - волнующая, с острым привкусом риска и опасности.

Если бы мое строгое петроградское начальство вздумало бы поставить мне в укор флирт с Терезой, о, я бы нашел что ответить. Я бы сказал, что с той минуты, как только в мою жизнь вошла эта женщина, ежедневная моя мысль об аресте, о допросе и прочих мерзких вещах приутихла, стала возникать все реже и реже. А это в любом случае шло на пользу дела, так как нет ничего пагубнее в работе разведчика, чем чувство уныния и страха».

Санкт-Петербург. Август 1991 года

Я помог Евграфу вытащить коробку с черепами адмиралов из вагона на перрон. Он подождал носильщика с тележкой, на которую собирался погрузить мешок с красным ялтинским луком, пару корзинок с кизилом и грецкими орехами и рюкзак, туго набитый, надо полагать, тоже какой-нибудь крымской снедью, запасенной на всю питерскую зиму.

Честно говоря, я не очень-то сначала поверил в россказни насчет вскрытой гробницы и останков в картонной коробке. Разыгрывает студент… Но за неблизкую дорогу мы сошлись довольно коротко, и перед самым въездом в Питер, когда проводник уже раздавал билеты, Евграф, пряча голубую бумажку в тощий бумажник, достал оттуда два листка, дабы развеять все мои сомнения. Это были копия акта об эксгумации, проведенной по решению Севастопольского горсовета, № 42 от 16 мая сего года и паспорт, подтверждающий, что останки извлечены из мест захоронения адмиралов Лазарева, Истомина, Нахимова и Корнилова.

- Дьяволиада какая-то, - только и смог я вымолвить. - Всякого навидался, но такого…

И тут же вспомнил, как два года назад на моих глазах выворачивал ковш экскаватора черепа русских моряков из братских могил старинного Михайловского (Вестинского) кладбища, что на северной стороне Севастополя. Пожилой дядя в кабине колесного «Викинга» хладнокровно ворочал рычагами. Он же и пояснил, что идет расчистка участка под общежитие Приборостроительного завода имени Ленина. Там еще оставалась братская могила моряков с эсминца «Лейтенант Пущин», еще виднелись кое-где и другие плиты… Еще можно было спасти хотя бы часть кладбища. Я бросился в горком Компартии Украины. Приехали на черной «Волге», поахали, посетовали… Уехали. А клыки экскаваторного ковша снова вонзились в могильную землю.

- Это что! - оправдывался в перекур экскаваторщик. - Не знаете вы, как пацаны на Братском покойников из склепов вытаскивали да на дорожках ставили - старух пугать. А как матросы девок драть водили в склеп Тотлебена? Даже койку туда затащили.