Книга Вокзал Ватерлоо - Эмили Грейсон

Столкнувшись с нею в темноте, не видел он, что перед ним прекрасное создание. Но вот фитиль зажгла она, и засиял в ее очах огонь безумной страсти…

В последующих строках подробно описывались взаимоотношения между мужчиной, корабелом, именуемым «Олень», и женщиной, фонарщицей, именуемой «Роза». У баллады был счастливый конец, и ее герои и впрямь до скончания дней своих жили вместе, но в самых последних строках Розе грезится страшное видение, кошмар: Олень покидает ее:

Ее огонь светил, как прежде, но он не замечал его сиянья. Как все олени, в пору зимней стужи. Он закалился, но и зачерствел душой. И Роза перестала быть прекрасной для бессердечного и черствого Оленя. Она не верила в его жестокость, но в сердце его не было любви. И он покинул Розу навсегда.

— Но почему Слейтон внушил ей это ужасное видение? — спросила Мод Стивена, когда тот закончил читать. — Ведь теперь у нее есть все, о чем она желала, и они так счастливы вдвоем. Зачем же он решил омрачить их счастье?

— Думаю, — отвечал Стивен, — люди, даже когда они по-настоящему счастливы, боятся, что это счастье у них отнимут. Но ты права, в итоге герои баллады обрели свое счастье. И это факт. Слейтон говорит нам, что Роза всегда будет тревожиться за них, но, несмотря на ее тревоги, влюбленные вечно будут вместе.

Когда Стивен Кендалл читал ей балладу, всю целиком, не пропуская ни единой строфы, Мод, вслушиваясь в переливы его голоса, живо представляла себе влюбленных героев. Откинувшись на спинку бордового кожаного дивана, она смотрела на своего наставника, омываемого светом, льющимся в окно его кабинета, и думала, что он, вероятно, и сам испытывает столь же глубокие чувства. Иначе разве смог бы он так волнующе рассказывать о романтической любви? В ней крепла уверенность, что Стивен Кендалл несказанно счастлив в браке, что его жена очень похожа на него: молодая, красивая, нежная. Если это так, она искренне рада за него, вдруг осознала Мод. Хорошо бы, чтоб и она когда-нибудь познала такую же совершенную, всепоглощающую любовь. Иначе зачем же тогда вступать в брак?

Мод знала, что ее родители сильно любили друг друга, хотя на людях они никогда не выказывали своих чувств, едва соприкасались руками в присутствии своих троих детей. Но однажды вечером, много лет назад, она случайно застала их вдвоем в гостиной. Ладонь отца покоилась на щеке матери. Мод и теперь помнила, что он сказал ей тогда: «Любовь моя, ты такая красивая». И мать, чуть повернув голову, поцеловала его руку. Мод поразило это интимное проявление чувств; подобно предметам, рассматриваемым в мощные окуляры микроскопа, целые миры любви струились под поверхностью видимой жизни.

Весь первый длинный год в Оксфорде Мод непрестанно думала о своем преподавателе поэзии — причем не только на его семинарах, но и на занятиях по латыни, которые вела сложенная, как палка, женщина с говорящей фамилией доктор Вуд[2], и когда участвовала с другими студентами в «капустниках» и концертах, и за ужином в большой столовой колледжа святой Гильды, где студенток обслуживала армия угрюмых женщин, наполнявших тарелки едой из дымящихся чанов, и ароматы «пастушьей запеканки»[3] и шотландской похлебки[4] взмывали под высокий, как в соборе, свод, с которого свисали люстры с сотнями горящих маленьких лампочек. Она думала о Стивене Кендалле всю зиму, которая тянулась нестерпимо долго, месяц за месяцем, укутывая весь университет и окружающий его город — узкие извилистые улицы с кафе и обувными магазинами, Вулверкоутскуто бумажную фабрику, мост Магдалены, великую реку вдалеке — в снег и лед.

Мод была умной девушкой, но не могла разобраться в своих чувствах к Стивену Кендаллу. Ей казалось, она восхищается им. Восхищение. Именно это слово первым приходило на ум. Но однажды в ту зиму, ближе к вечеру, когда она, сидя у окна в эркере комнаты Эдит, писала сочинение, а у нее за спиной потрескивал в камине огонь и миссис Солтон, уборщица, молча складывала в стопки бумаги и книги, которые всюду разбросала Эдит, ее подруга вдруг сказала:

— Ты в него безумно влюблена.

— В кого? — с искренним недоумением в голосе спросила Мод. О ком говорит Эдит? Она перебирала в уме знакомых юношей, с которыми они иногда общались. Том Ликок из колледжа Крайст-Черч? Фредди Бакман из Мертона? Ни тот ни другой ее совершенно не интересовали. Ни Том, беспрестанно потчующий их ужастиками из жизни учеников школы для мальчиков Драгон-скул. Ни Фредди, сыплющий скабрезными плоскими шутками.

— А то сама не знаешь. — Эдит хитро улыбнулась, предлагая Мод бокал портвейна.

— Понятия не имею. — Мод мотнула головой, отказываясь от вина — Может, просветишь?

— В своего преподавателя поэзии, — сказала Эдит. — Кендалла. Никогда не слышала, чтобы кто-то из студенток говорил так мною о ком-то из своих наставников.

— Я в него не влюблена, Эдит, — быстро возразила Мод. — Я просто люблю поэзию, а он в этой области кладезь знаний, ты что, не понимаешь? Стивен Кендалл — женатый человек. Твое предположение оскорбительно. Мне он интересен только как ученый.

— Леди слишком много оправдывается, — прокомментировала Эдит Барроу.

И тогда Мод вдруг взяла предложенный ей бокал с портвейном и залпом выпила янтарную жидкость, отчего у нее сначала все похолодело внутри, потом потеплело, а затем возникло ощущение, будто голова загорелась и вот-вот взорвется. Не может быть, чтобы она влюбилась в Стивена Кендалла. Он женатый человек. У него красавица жена. В то же время он очень привлекательный мужчина: ореховые глаза, волнистые светло-каштановые волосы, поджарая атлетическая фигура. Она его ученица, и только. Конечно же в отношении ее у него никогда не было непристойных мыслей…

И вдруг в памяти всплыл тот день, когда он покраснел и признал, что видит в ней женщину. А потом вспомнился день накануне, когда, закончив урок, на котором они обсуждали использование метафоры в стихах Вордсворта, Стивен Кендалл захлопнул лежащую перед ним книгу, сцепил на затылке руки и неожиданно сказал:

— Жаль, что тебе нужно идти.

— Мне тоже, — отозвалась она.

— Может, останешься до вечера? Мой слуга приготовит нам ужин. Ничего затейливого. Так, может быть, яйца. Ты любишь яйца?

— Да, — ответила Мод. — Только не всмятку.

— Как и я. Яйца вкрутую — мое любимое лакомство.

Они оба рассмеялись, а потом выяснили, что каждому нужно бежать по своим делам. Мод торопилась на репетицию: она начала петь в хоре колледжа. А доктора Кендалла, как он объяснил, ждали дома.