Книга Искушение - Виктор Ремизов

– Иван Данилычу хочу хоть половину отдать. Он не спрашивает, а мы с зимы должны. – Мать замолчала, глядя мимо Кати куда-то в степь.

– Он позавчера приходил утром, двести рублей отдал, – вспомнила Катя.

Мать смотрела на нее, закусив губу, потом сокрушенно качнула головой:

– Мы ему сорок тысяч должны полгода, а он ходит у нас занимает… и потом отдает. Просит тут у меня взаймы… Я прямо красная сделалась, говорю, как же Иван Данилыч… а он – не переживай, Ириша, то деньги стратегические, если, говорит, околею, а эти тактические – в лавку пойду за поллитрой. И смеется еще.

Мать помолчала, продолжая думать о терпеливом соседе и рассчитывая свои возможности. Потом сказала решительно:

– В следующие выходные рыбу продадим, сразу отдам ему… сколько смогу. Надо отдать и все. – Она опять задумалась, нахмурившись. – Отцу анализы первого августа должны были сделать, уже сентябрь…

Солнце село, в автобусе стало темнеть, его все так же подбрасывало и качало из стороны в сторону, толстый мужик перед ними храпел громко и переваливался с боку на бок, молодежь сзади притихла. Устали, видно. Или пиво кончилось.

– Ты когда-нибудь о деньгах мечтаешь? – спросила мать, глядя мимо Кати.

– Нет.

– А я… – мать доверительно склонилась к щеке дочери, – я только о них и думаю. Представляю, будто у нас их много… Вчера засыпала и увидела, как будто поплыла за грибами за реку, и прямо в лесу, на краю болота «Уазик» стоит, а в нем мешки с деньгами. Пятитысячные все. А водитель убитый. И я стою и думаю, куда же этого водителя девать… А потом долго уснуть не могла, придумывала, что соседям сказать про эти деньги. – Мать с искренним удивлением посмотрела в глаза дочери. – По-настоящему придумывала, как людям наврать. Так и не смогла потратить. Их так много было, что я не понимала ничего… привыкла – сто рублей да пятьсот, ну тысяча, а там много было… целый мешок с красными пачками. – Мать растерянно потерла подбородок. – Даже отцу за операцию не смогла заплатить. Заграница какая-то привиделась, и меня спрашивают: откуда у тебя, тетка, столько денег? И смотрят! За Федора понесла, они деньги взяли и хохочут: ворованные, говорят, хочешь, тебя рядом с сынком определим! Очнулась от этого сна – мокрая вся! Я, наверное, с ума уже схожу. А? Утром проснулась и вспомнила про мужика убитого в том «Уазике». Я ведь его в болото утащила, и он там утонул. А у него дети, наверное, жена…

– Мам, – Катя чуть заметно улыбалась, – это же сон, ты, наверное, сериал смотрела…

– Может, и сон… а может, я на самом деле такая… деньги уже дороже людей стали…

Она закрыла глаза и откинулась на спинку. Но видно было по лицу, по рукам, напряженно сжимавшим потертую барсетку, видно было, что не спит. Катя отвлеклась от своей биологии, солнце село, за окном стало серо и холодно. Мать вдруг открыла глаза:

– Два года назад все было нормально, Федя в Иркутск поступал… он такой умница, он бы поступил… тебя в Москву собирали… Мы с отцом горевали, что вдвоем останемся с Андрюшкой. Где все это?

К дому подходили уже ночью. На бряканье калитки отец открыл дверь летней кухни. Выглянул радостно и виновато:

– Девушки наши… как раз мы вам нажарили!

Ирина подозрительно посмотрела на мужа.

– Ты зачем это? – спросила тревожно. Из кухни на весь дворик вкусно разносился запах жареной картошки с луком.

– Да ничего, Ира, мне Андрюша помогал… – Руки отца крепко сжимали колеса каталки, на лбу выступили капельки пота, – устали?

– Что случилось? – Ирина остановилась и в упор смотрела на мужа. – Говори, Жора!

– От Федора приезжали… опять письмо тебе, – лицо отца из нарочито-веселого каменело.

На газовой плите еще шипела картошка в сковородке, картошка же была разбросана вокруг конфорки и на полу у плиты, видно непросто далось отцу жарить из каталки. Мать машинально замела все веником в одну кучку, села к столу и раскрыла письмо.

«Мама, здравствуй, я под следствием, обещают добавить пять лет и перевести в другую колонию. Приезжай, поговори с начальником, он триста тысяч обозначил, он злой на меня, а тебе должен сбавить. Приезжай, поговори сама с ним. Привет Кате, Андрюшке, бабуле и отцу. Федор»

Мать одна сидела в летней кухне. Письмо на коленях. Взгляд в темном окне. Катя занесла осторожно сумки. Дверь прикрыла.

– Вот и отдали Иван Данилычу… – немые слезы текли по мокрым щекам.

Появление Кати вывело ее из оцепенения. Она склонилась к столу, закрыла ладонями глаза, еще сильнее нагнулась, втянула голову в плечи. Давила тяжелые рыдания, но они прорывались и вскоре мать уже ойкала непроизвольно, задыхалась, рука судорожно комкала бумагу:

– Ой-й, за что такое? Ну, за что-о-о?! Что я не так делаю?! – Она выронила письмо и вцепилась себе в волосы. – Я морду этого начальника видеть уже не могу, ну откуда у меня деньги! Они же сами наркотики в зону приносят! Федор говорил, ты же помнишь?! Помнишь?!! Господи, ну к кому я могу пойти?!

– Мама! – Катя сделала шаг к матери, но не дошла.

Замерла неловко среди кухни с сумками в руках, в такой же нелепой позе, как и вся эта неразрешимая и дикая история. Возможно, что Федор и нарушил какие-то тюремные правила, но скорее, он опять проигрался в карты, и ему нужны были деньги. Федор жил одной жизнью с теми, кто его охранял – они использовали его, а он – их. Это было давно понятно, но с матерью это нельзя было обсуждать. Ирина сидела, чуть склонив голову и глядя бездумно в угол кухни, где валялись Андрюшкины игрушки. Подняла на дочь тяжелый некрасивый взгляд:

– Видела этих сегодня на рынке? – Она пристально и почти зло смотрела на дочь, продолжая серьезно думать о чем-то. – Можно было б пойти блядовать, я бы пошла! Я давно уже всю душу со всеми потрохами продала, о чем уж жалеть…

Катя осторожно села на стул. Они долго сидели молча. Ирина думала о чем-то напряженно, потом с интересом посмотрела на Катю. Взгляд осмысленный вдруг сделался. Она отвернулась в сторону, на стол оперлась, посидела так и сказала тихо и твердо:

– Уезжай отсюда, Катька. Мы здесь хуже скота! И ты такой станешь. Родилась ты, умница такая … нельзя тебе здесь.

– Мам, ну что ты говоришь? – Катя присела к коленям матери, заглянула ей в глаза.

– Я серьезно! – Мать решительно нахмурилась сквозь накатившиеся слезы, положила руку на голову дочери. – Учиться езжай!

– Ладно, мам, в этом году уже поздно, вот полегче станет…

– Легче не станет! – отстранилась мать. – Управимся как-нибудь, мать помрет, дом ее продадим. – Ирина замолчала, задумалась на секунду. – О Федоре не думай, это моя беда! Да не в Иркутск, в Москву езжай, может, хоть там люди как люди живут…

Петух неурочно проорал коротко в ночи и замолчал, снова тихо стало, только муха билась и билась, и жужжала по стеклу.

– Я когда-то так гордилась твоим отцом… – задумчиво проговорила Ирина. – Все девчонки завидовали, что я вышла за Жору Рождественского. Он активный был, в комсомоле чем-то руководил, спортсмен, во всех сборных играл. Школу с золотой медалью окончил! Потом университет… – Ирина будто очнулась, – и дети умные получились, я так радовалась всегда! И ты, и Федор, считай, на одни пятерки учились… – усмехнулась горько, – а тебя еще и любят все.