Книга А еще я танцую - Жан-Клод Мурлева

С каких пор ваши персонажи внушают вам скуку и отвращение? Как давно угас ваш творческий огонь? Может, вам нужна зажигалка? Я вот собираюсь бросить курить (одна из моих будущих новостей). Как только это случится, я соберу посылку, набью целый ящик коробками спичек, вложу туда старую «Зиппо», доставшуюся мне от отца, и отправлю вам.

Раз уж вы развлекли меня портретами своих бывших жен (какая галерея! но я к ней еще вернусь!), то теперь моя очередь поведать вам свою семейную сагу. Не далее как вчера вечером я отыскала в углу подвала старые фотографии и нос к носу столкнулась с призраком. Это был призрак моего отца. Кстати — да, я верю в призраков. Точнее говоря, верю в то, что у каждого из нас свои скелеты в шкафу. Возвращаясь к вашему сравнению с потайной комнатой Синей Бороды, признаюсь, что скелет отца действительно висел там в темноте, подвешенный на крюке…

Как и все девочки, я обожала отца. Вплоть до того апрельского вечера, когда он предал мою любовь, — мне было тогда тринадцать лет. В то время мы жили в парижском пригороде под названием Дёй-ла-Бар (в котором явственно слышатся корни таких слов, как «траур» и «преграда»; если вы считаете, что на мне лежит проклятие, окропите компьютер святой водой), и из школы домой я ездила на автобусе. Я сидела на переднем сиденье, уткнувшись носом в стекло, чтобы не принимать участия в общей болтовне, как вдруг, опустив глаза, увидела в машине, остановившейся рядом с автобусом на светофоре, знакомую фигуру.

В машине был отец, но это была не наша машина. Он занимал пассажирское сиденье небольшой синей «Рено-5». Рядом с ним, на водительском месте, сидел еще кто-то, но я не видела кто — заметила только кусок одетой в джинсы ноги, коленку. Образ этой коленки преследует меня еще и сегодня. Знаете, почему? Потому что мой отец оглаживал эту коленку. Он тискал ее и мял, как делают мужчины в состоянии крайнего возбуждения. Несмотря на то что в свои тринадцать лет я имела самое смутное представление о сексе, мне стало так плохо, что у меня пошла носом кровь.

Автобус тронулся с места, машина — тоже, унося моего отца вдаль. Кровь лила у меня из носа ручьем. Ребята в автобусе закричали и принялись наперебой протягивать мне пачки бумажных носовых платков. Я вышла на своей остановке никакая; ноги у меня подгибались.

Вечером я не могла заставить себя посмотреть отцу в глаза, сказала, что плохо себя чувствую, и не выходила из своей комнаты.

В следующие дни я пыталась изгнать из памяти ту коленку. Внушала себе, что мне показалось, — ровно до того дня, когда навестила отца на работе (он торговал садовыми принадлежностями) и узнала, чья это была коленка и кому принадлежала синяя малолитражка «рено».

Его любовницу звали Эстебаном. Молодой красивый испанец. Он ходил, крутя задницей, между горшками с геранью и петуньями. В его присутствии мой отец преображался. И слепой заметил бы, что он влюблен по уши. Что может тринадцатилетняя девочка против этой суровой правды?

Избавлю вас от описания моих душевных мук и испытанного мною чувства омерзения. О том, сколько лишних килограммов я набрала, заедая открывшуюся мне тайну, тоже умолчу.

Отцу понадобилось еще два года, прежде чем он решился уйти от матери. Только ушел он не к Эстебану, а к Пьеру. Или к Полю. Или к Жаку. Не помню точно. Больше мы с ним не виделись. Он умер от СПИДа когда мне исполнилось двадцать два года. Жизнь он вел настолько разгульную, что от него почти ничего не осталось. После его смерти мы с матерью и братом разбирали вещи у него в квартире, и я, сама не знаю почему, взяла себе на память зажигалку «Зиппо».

Как видите, я ловко вывернулась: вы просили меня рассказать, как я докатилась до сырой дыры, а я вместо этого изложила вам совсем другую историю. Но жизнь — это цепочка связанных между собой событий, вытекающих одно из другого, в точности как в лучших из ваших книг. В следующий раз расскажу.

Простите, если нарушила заданный вами легкий тон, который так нравится мне в ваших письмах. Поверьте, я всей душой стремлюсь к легкости (во всех смыслах!), но у меня не всегда получается.

Пытаюсь представить себе вас в огромном доме, посреди вечного бардака, с ходящими за вами хвостом шестерыми детьми и донимающими вас многочисленными женами. Как вам на фоне этих семейных разборок удавалось еще и писать?

Я ужасно хохотала, читая про вашу вторую жену. Действительно, со смеху помрешь — писатель вроде вас рядом с квохчущей курицей (или с энергетическим вампиром — что вам больше нравится). Вы правильно сделали, что от нее сбежали. Хотя мне нелегко найти оправдание мужчине, бросающему семью, и теперь вы знаете почему.

Норвежка вроде бы производит впечатление получше — жалко, что я ничего не знаю о Норвегии. Рискну предположить, что трое ваших детей — блондины, не склонные к выражению эмоций и обожающие бегать на лыжах.

Разумеется, больше всего меня интересует ваша четвертая жена. Я прямо-таки сгораю от любопытства, но не хочу показаться бестактной. Вы ведь, наверное, все еще живете с ней, а мы с вами недостаточно близко знакомы, чтобы я могла задавать нескромные вопросы. И все же…

Как выясняется, интернету верить нельзя. Четыре брака! Что еще они там насочиняли по вашему поводу? Я, например, читала, что вас выдвигали на Нобелевскую премию. Это правда или нет? (Может, ваша норвежка входит в жюри? Блат?)

Несмотря ни на что, хочу поблагодарить вас за комплименты, высказанные в начале предыдущего письма. Я польщена — вы нашли, что у меня, как говорится, «хорошее перо». Но я категорически возражаю против того, чтобы меня причисляли к творческим личностям. Ведь все, о чем я вам рассказываю, происходило на самом деле, а описывать реальные события не так уж трудно. Но вот к чему я совершенно не способна, так это к вымыслу: выдумать несуществующих персонажей, заставить их действовать в выдуманных обстоятельствах — тут я пас. Если я не слишком коряво строю фразы, то лишь потому, что очень много читаю. Кроме того, по роду деятельности мне приходилось бороться со злом при помощи слов. Ой, закругляюсь. Я сегодня иду в гости и должна «почистить перышки». Работы у меня, как понимаете, ого-го!

Если будете хорошо себя вести, расскажу, как все прошло.

Дружески (с вашего позволения),

Аделина

2 марта 2013

От кого: Пьер-Мари

Кому: Аделина

Дорогая Аделина!

Начну с чисто технических деталей. Умолчания в ваших письмах (я имею в виду многоточия) выписывают поразительные зигзаги. Не могу сказать, чтобы это сильно меня смущало, но я не понимаю, что за ними кроется. К счастью, вы ими не злоупотребляете. Лично я их терпеть не могу. Хотите пари? Попробуйте отыскать в моих книгах хотя бы полтора десятка многоточий — уверен, у вас ничего не выйдет. Писатели, обильно уснащающие свои тексты многоточиями, напоминают мне истеричных типов, которые делают вид, что рвутся в драку: держите меня семеро, не то я сейчас всех тут порву! На самом деле они нисколько не расположены драться — так, только щеки надувают. Вот и с многоточиями в тексте то же самое. Эх, если бы я захотел, намекает любитель многоточий, вы бы рот разинули от красоты моих описаний, от живости моих диалогов и от блеска моего анализа. Мне ничего не стоит облечь все это в слова, но я себя сдерживаю. Пока! Меня так и подмывает шепнуть такому виртуозу пера на ушко: давай, старина, покажи, на что ты способен, сними намордник и дай своему таланту развернуться во всю мощь. Пусть он поразит нас как громом! Мир литературы замрет в ошеломлении, это я тебе гарантирую.