Книга "Я" значит "ястреб" - Хелен Макдональд

Потом и мир вокруг принялся горевать. Небеса разверзлись, дождь шел и шел. В новостях то и дело сообщали о наводнениях и затопленных городах, о деревнях, оказавшихся на дне озер, о ливневых паводках, заливших автомагистраль М4 и подтопивших вереницы машин, двигавшихся из города на выходные; о байдарках на городских улицах Беркшира; о поднявшемся уровне моря; о недавнем открытии, что Ла-Манш возник миллионы лет назад в результате разлива гигантского суперозера. А дождь все не переставал, погружая улицы на полдюйма в бурлящие потоки, ломая навесы над магазинами, превращая реку Кем в море цвета кофе с молоком, забитое сломанными ветками и отсыревшими кустами. Мой город приобрел апокалиптический вид. «Мне эта погода совсем не кажется странной», – помню, сказала я одной знакомой, с которой мы сидели под тентом в кафе, а дождь хлестал по тротуару с такой яростью, что мы прихлебывали кофе в холодном тумане.

Пока лил дождь и поднималась вода, а я старалась держаться на плаву, со мной начало твориться что-то новое. Я стала просыпаться с озабоченным видом, мне опять снились ястребы. Снились все время. Есть еще слово «хищник», или по-латыни «раптор». Раптор – это «грабитель», от латинского глагола «rapere», что значит «хватать». Грабить. Хватать. Эти ястребы были ястребами-тетеревятниками. Вернее, речь об одном из них. Несколькими годами ранее я работала в Центре реабилитации хищных птиц на самом краю Англии, там, где Англия подбирается к Уэльсу, на земле красных почв, угольных выработок, влажных лесов и диких ястребов-тетеревятников. Взрослая самка тетеревятника разбилась во время охоты, ударившись о забор. Кто-то подобрал ее, потерявшую сознание, положил в картонную коробку и принес к нам. Были ли у птицы переломы или другие повреждения? Мы собрались в затемненной комнате, поставили коробку на стол, и директор центра сунул левую руку в перчатке внутрь коробки. Послышалась недолгая возня, и потом с поднятым серым хохолком и полосатыми перьями на грудке, которые от страха и готовности защищаться распушились, в полумрак комнаты была вытащена огромная старая самка ястреба-тетеревятника. Старая, потому что ее лапы потускнели и покрылись наростами. Ее глаза горели ярким рыжим огнем, и она была прекрасна. Прекрасна, как гранитная скала или грозовая туча. Птица заполонила собой всю комнату. Ее крупная спина с выгоревшими на солнце серыми перьями была мощной, как у питбуля, и наводила страх даже на тех сотрудников центра, что имели дело с орлами. В этом диком существе, будто явившемся из потустороннего мира, было что-то от рептилии. Мы стали осторожно раскрывать ее большие широкие крылья, а она в это время двигала шеей, точно змея, и, не моргая, оглядывала всех нас. Мы прощупали узкие косточки крыльев и плеч, чтобы удостовериться, что они целы – кости легкие, как трубки, полые внутри, и каждое крыло с внутренней свободнонесущей конструкцией, как у крыла самолета. Мы проверили ее ключицу, толстые, покрытые чешуйками лапы, пальцы и черные когти длиною в дюйм. Ее зрение тоже как будто не пострадало: мы по очереди подносили палец то к одному, то к другому горящему глазу. И клюв делал щелк, щелк. Потом она повернула голову и уставилась прямо на меня. Ее глаза, не отрываясь, смотрели в мои: она чуть скосила взгляд вниз, вдоль изогнутого черного клюва, черные зрачки не двигались. И именно в тот момент мне пришла в голову мысль, что эта птица больше и важнее меня. И намного старше – это динозавр, извлеченный из леса Дина[4]. От ее перьев явственно пахло чем-то доисторическим, и мой нос учуял этот запах – едкий, как ржавчина под грозовым ливнем.

С птицей все было в порядке. Мы вынесли ее из дома и выпустили. Она взмахнула крыльями и через секунду исчезла. Скрылась за живой изгородью, пролетев под углом в никуда. Как будто нашла щель во влажном воздухе Глостершира и проскользнула сквозь нее. Потом я вспоминала этот момент снова и снова. И постоянно видела во сне. С тех пор мне уже некуда было деться от ястреба-тетеревятника.

Глава 3

Узкий круг

Мне было двенадцать, когда я впервые увидела обученного ястреба-тетеревятника. «Пожалуйста, ну, пожалуйста!» – просила я своих родителей. И они разрешили. Даже отвезли. «Мы за ней приглядим», – сказали охотники. Они несли ястребов на руке – птиц с оранжевыми глазами, отрешенных и внутренне собранных, точно изваяния, с полосатыми серыми хвостами и перьями на грудке цвета грязного снега. Я не могла говорить. Хотела, чтобы родителей рядом не было. Но когда родительская машина отъехала, чуть не побежала следом. Мне стало страшно. Но не из-за ястребов, а из-за охотников. Таких людей я раньше никогда не видела. На них были твидовые костюмы, и они предложили мне табачку. Они как будто принадлежали одному клубу, ездили на побитых «рейнджроверах» и произносили гласные, как выпускники Итона и Оксфорда. Впервые у меня возникло неприятное предчувствие, что, хотя больше всего на свете мне хотелось стать сокольником, я скорее всего никогда не стану полностью похожей на них, что они будут смотреть на меня как на любопытный экземпляр, а не на родственную душу. Но я отогнала свои страхи и решила молчать, потому что впервые в жизни видела, как охотятся с ястребами. «Этот день я запомню навсегда, – подумалось мне. – Когда-нибудь я тоже стану такой, как они».

Мы шли в тусклом свете зимнего дня, льющемся на поля с озимой пшеницей. Огромные стаи дроздов-рябинников сетью покрывали небо, превратив его в нечто, до странности напоминавшее украшенный жемчугом рукав от наряда шестнадцатого века. Из-за налипшей глины я с трудом передвигала ноги. Через двадцать минут после нашего выхода случилось то, чего я так ждала, но к чему оказалась совершенно не готова. Ястреб-тетеревятник убил фазана. Он спикировал с дуба быстро и страшно в густую и влажную живую изгородь – краткий, приглушенный треск, сломанные ветки, хлопанье крыльев, бегущие охотники и мертвая птица, аккуратно уложенная в специальную охотничью сумку. Я стояла немного в стороне. Прикусив губу. Испытывая чувства, которым не знала названия. Некоторое время мне не хотелось смотреть ни на охотников, ни на ястребов, и мой взгляд скользил по белым полосам прорезанного ветвями света позади них. Потом я подошла к живой изгороди, где ястреб убил фазана. Заглянула внутрь. В темной глубине спутанных веток терновника, словно в колыбели, лежали шесть ярких фазаньих перьев. Потянувшись сквозь колючки, я собрала их одно за другим и сунула руку с перьями в карман, стараясь не сжимать кулак, как будто у меня в ладони было спрятано спрессованное мгновение. Смерть, которую мне довелось увидеть. Но я так и не смогла разобраться в своих чувствах.

В тот день я не только впервые увидела смерть. Случилось еще кое-что. И заставило меня задуматься. День клонился к вечеру, и наша компания стала редеть. Ястребы по очереди решили, что им надоело охотиться и совершенно ни к чему возвращаться к хозяевам. Вместо этого, усевшись на деревья, нахохлившиеся и непреклонные, они стали глазеть на поблекшие пастбища и лес. К концу дня мы недосчитались троих человек и трех ястребов. Люди остались ждать – каждый под тем деревом, на ветвях которого сидел его ястреб. Я знала, что тетеревятники склонны впадать в дурное расположение духа, взлетев на дерево. «Независимо от того, насколько птица приручена и покладиста, – прочитала я в книге Фрэнка Иллингворта «Соколы и соколиная охота», – бывают дни, когда у нее особое настроение. Ястреб-тетеревятник внезапно становится беспокойным, капризным и раздражительным. Эти симптомы временного умопомрачения могут появиться после дневной охоты, и тогда хозяину птицы надо приготовиться к нескольким часам досадного ожидания».