Книга Год длиною в жизнь - Стивен Манчестер

— Боже мой… Боже мой… — всхлипывала она.

— Мой отец не пожелал сдаваться так легко, — заявил я, предпринимая последнюю попытку и удивляясь собственной настойчивости.

— Это замечательно, но только от вас зависит, как вы проживете отведенное вам время — борясь с ним или получая от него удовольствие, — отозвалась доктор Райс.

Я был уничтожен, но, встретившись с ней взглядом, ощутил, как на меня вдруг снизошло умиротворение, пусть и на краткий миг. Объяснить это было невозможно.

Чтобы прекратить рыдания Беллы, доктор достала стопку рецептурных бланков.

— Я выпишу лекарства, которые помогут вам справиться с болью.

— Спасибо.

Я взял у нее два рецепта и помог жене подняться. Пришло время вернуться домой и взглянуть в лицо молитвам Беллы, которые остались без ответа.

* * *

Дни грозили плавно перейти в недели, а я тоскливо слонялся по дому в каком-то немом отупении, не в силах принять неизбежное. Жизнь вдруг превратилась в густой туман, и я брел сквозь него, не имея маяка, который мог бы указать мне путь. Я стал молиться чаще и намного усерднее:

— Господи, даруй мне душевный покой принять то, что я не в силах изменить, мужество, чтобы изменить то, что я могу, и мудрость, чтобы понять разницу…

Но душевного покоя и мужества не было и близко. Вместо этого, словно принимая участие в эмоциональной велогонке «Тур де Франс», я соревновался с отказом признать очевидное, гневом, отчаянием и переговорами с Господом — снова и снова.

— Поговори со мной! — умоляла жена, готовая на все, чтобы только я включил ее в свою безмолвную скорбь.

Но я оказался слишком большим эгоистом, чтобы позволить ей доступ. По какой-то неведомой причине мне нужно было еще некоторое время побыть наедине со своим горем, прежде чем разделить его — с кем бы то ни было.

Мне не понадобилось много времени, чтобы испытать всю гамму самых темных чувств — гнев, сожаление, страх, — а потом вновь предаваться каждому из них поочередно.

«ПОЧЕМУ ИМЕННО Я? — мысленно исходил я криком. — ПОЧЕМУ?»

Ответа не было. В конце концов я с обжигающей и мучительной горечью осознал, что мне ничуть не легче оттого, что есть люди, которые любят меня и не хотят терять. В определенном смысле, в моей приближающейся смерти не было ровным счетом ничего неестественного. Тем не менее я не был готов смириться с неизбежным, предпочитая — пока, по крайней мере, — запереться в своей скорлупе и кипеть в бессильной ярости.

Белла же, напротив, с облегчением и даже радостью давала выход обуревавшим ее эмоциям. Я даже не подозревал, что моя мягкая и добродушная жена способна на такие вспышки гнева и печали — причем одновременно.

* * *

Отменив очередной визит к зубному врачу — какой в нем смысл, правильно? — я наконец собрал семейный совет, пригласив Райли и Майкла. Пришло время сообщить им ужасные новости. Но я по-прежнему не хотел, чтобы об этом узнал кто-либо посторонний. Понимаете, я всегда полагал, что позитивные мысли и действия приводят к положительному результату, причем верно и обратное. Поскольку в нашей большой семье среди дальних родственников числилось немало кликуш, я был уверен, что если они узнают о моей болезни, то я загнусь через несколько недель. Кроме того, неизбежная суета представлялась мне невыносимой.

Мы сели за кухонный стол, и спустя несколько тоскливых мгновений Белла начала объяснять, что именно сказала нам доктор Райс.

Не успела она договорить до конца, как Райли воскликнула:

— Нет, папочка… НЕТ!

Я искренне рассчитывал, что сумею сохранить самообладание, но когда она закричала вот так… Подняв голову, я обнаружил, что Белла глотает слезы, а Майкл отвернулся, чтобы вытереть глаза. И я ничего не смог с собой поделать, честно вам скажу. Разрыдавшись, я присоединился к семье, и мы заплакали все вместе. Долгие слезы принесли некоторое облегчение, и я, кое-как взяв себя в руки, заявил:

— Ладно, ребята, это был последний раз, когда я видел, как вы оплакиваете меня, пока я еще жив.

Собравшиеся неохотно закивали головами.

— И что ты собираешься делать теперь, когда… — Майкл оборвал себя на полуслове и опять отвернулся.

— Я собираюсь пробежать марафон.

Никто не засмеялся.

— Я намерен жить дальше, — сообщил я им, нажимая на каждом слове. — Пару лет назад, на детсадовском выпускном сестры, я пообещал Пончику, что буду присутствовать и на его утреннике, и твердо намерен сдержать слово.

Райли заглянула мне в глаза.

— Всегда остается надежда на чудо, правильно?

— Я жду его! — заявил я.

Она уселась мне на колени и крепко обняла. Это было лекарство, способное исцелить что угодно.

Белла, пробормотав нечто невразумительное, выскочила из комнаты. Даже пребывая в оцепенении, я понял, что она разозлилась на Господа; и ярость ее длилась куда дольше, чем можно было ожидать.

* * *

Все изменилось с самого начала.

После того как Райли вылетела из гнезда, каждую пятницу мы с Беллой отправлялись прокатиться на машине вечерком, опустив стекла и включив радиоприемник на полную громкость. В девяти случаях из десяти мы оказывались в ресторанчике «Хижина Фло» в Айленд-парк. У Фло подают лучшие котлетки из моллюсков и жареных гребешков, чем где бы то ни было. Мы с Беллой усаживались на волнолом и делились угощением с морскими чайками. Но теперь у Беллы появилась идея получше.

— Как насчет того, чтобы отвезти меня к «Венере» и угостить фаршированным омаром, о чем мы с тобой всегда мечтали? — предложила она.

Я не выдержал и улыбнулся, подумав про себя: «Какая она все-таки умница!» Сколько себя помню, мне всегда хотелось попробовать этого омара, но я считал, что мы не можем себе этого позволить. И вот мы поехали туда.

Сказать, что я был разочарован, — значит, ничего не сказать. Фаршированный омар в «Венеции» оказался и вполовину не так хорош, как я ожидал. Зато и с деньгами ради него мы расстались легко. «После стольких мечтаний, казавшихся несбыточными, — подумал я, — как все-таки хорошо, что мы ездили к Фло».

* * *

Благодаря льготной пенсионной программе я смог благополучно уволиться от МакКаски раньше положенного срока. Заработанных денег должно было с лихвой хватить мне до самого конца. При этом я мог не беспокоиться и о благополучии Беллы, обеспечить которое должен был договор страхования жизни на крупную сумму, взносы по которому я, ворча и жалуясь, выплачивал долгие годы. Едва успев подписать бумаги, я заявил, что мы переплачиваем, но агент оказался ушлым и ловким малым. «Этот договор нам и даром не нужен», — вновь и вновь жаловался я Белле, но, раз начав платить, было бы глупо бросить это дело на полдороге, верно? Еще никогда я так не радовался тому, что сохранил то, что поначалу представлялось полнейшим излишеством. Потому что теперь моя жена не только сможет жить на эти деньги, но и вести безбедное существование, причем еще долго после собственного выхода на пенсию. С одной стороны, у меня возникло очень странное чувство, когда я понял, что мертвый стою больше, чем живой. С другой, гораздо более важной, точки зрения, я был счастлив оттого, что Белла получит возможность жить лучше, чем когда-либо.