Книга Краски Алкионы - Маргарита Азарова

– А может, как и ране с кудесниками поступали – сжечь…

– Не как с кудесниками, а как с разбойниками поступим.

Боясь упустить старца, дружинник заторопился выполнять приказание князя.

А князь, нисколько не сомневаясь в его исполнительности, прилёг на скамью вздремнуть.

Снился ему лес. С каждым шагом лес становился всё гуще, всё дремучей. Вдруг совсем рядом услышал он рык матёрого медведя. А тут и сам он появился прямо перед ним – встал на задние ланы, оскалил острые клыки и угрожающе зарычал, обдав его тяжёлым звериным дыханием. Резко проснувшись, князь ощутил холодный липкий пот на лбу и ладонях. За окном стояла глубокая ночь. Не в правилах князя было задумываться над истолкованиями снов, вот и сейчас, отбросив наваждение сновидения, улегшись удобнее, он заснул крепким богатырским сном.

Утром другого дня верный дружинник предстал пред князем с докладом о вчерашнем бунте.

– Успеется, доложишь. Поднимем чарку, другую десятилетнего хмельного мёда из только что выкопанной бочки. Да что-то сильно я за ночь проголодался, ухи курячей хочется. И зови дружинников, вместе трапезничать будем.

Насытившись и повеселев от хмельного напитка, князь наконец спросил своего верного дружинника:

– Ну что, очистили землю русскую от кудесников?

– Очистили, княже. Всё прошло быстро: толпу разогнали, да из зачинщиков один этот старец-волхв и был, он и не сопротивлялся. Не ведал, что остатний день на солнце смотрит. Всё сделали и на дерево нечистого мертвяка привязали, как ты сказал. Да вот только утром его там не оказалось. Собралась толпа, и люди толковали, будто медведь угрыз кудесника и косточек не оставил. Другие баяли, будто медведь перегрыз те верёвки, коими он был связан, да и уволок его, а ещё сказывали, будто сам кудесник вдруг превратился в медведя, путы оборвал, да и убёг; вроде ему новая жизнь дадена, как милость богов за верность.

Князь сначала нахмурился, печать воспоминаний о вчерашнем сне омрачила его чело, а потом, рассмеявшись, сказал:

– Мы пойдём в лес, и забавы ради я посажу этого оборотня на рогатину.

Дружинники с весёлым одобрением приветствовали такие речи, подняв хмельные чаши за здравие князя, продолжили пир…

Глава 7

Преддверие сна встретило рёвом раненой белуги, оглушив в очередной раз своей страстью экзальтированной нимфоманки с верхнего этажа, впечатляющие габариты которой не могли привлечь ни тонкую организацию моей души, ни вибрации моего поджарого тела. Оставалось также загадкой, когда она снабжает свои телеса энергетической подпиткой, так как казалось, что этот рёв имел место в любое время суток с невероятной частотой, а в промежутках между ними раздавался её клик-плач не справляющейся со своим неуёмным эротическим желанием, призывающей самца на случку. Иногда, не поверишь, мне тоже хочется быть таким же простейшим, чтобы мысли не лишали душевного равновесия, и в промежутках между соитиями я думал бы только об одном – о новом соитии. Её родители при случайной встрече в подъезде, как принято, здороваются со мной и с подобострастием заглядывают в глаза, будто извиняясь тем самым за дочь, производящую так много шума, доставляющего неудобство соседям, – выдав эту тираду. Марсель опустился в кресло напротив Вениамина. – Нет, ты мне скажи, вот ты – журналист, ты смог бы писать свои очерки, если бы тебя постоянно вовлекали в этот рок-И-ролл?

– Ты же художник, – давясь от смеха, сказал Вениамин, – извлекай творческие нотки из рёва этой белуги, и всем будет польза. Изобрази сладкоголосую сирену, зовущую мореплавателя в свои объятья. Ты же так искусен, что можешь преобразовать звуки, услышанные в тишине ночи, в вечные живописные полотна.

– Перестань, это недостойная тебя грубая лесть в мой адрес.

– Нет, это ты умаляешь постоянно свой гений. Кстати, на тебя поступил заказ. На последней выставке, ты помнишь, мы познакомились с одним импозантным дядечкой, ну, с тем, что купил твой натюрморт? Он приглашает тебя к себе в загородный дом, написать портреты его дочерей.

– Почему я? Ты же знаешь, мне ближе пейзажи, натюрморты, портреты я пишу редко.

– Решение, конечно, за тобой. Не буду строить догадки, почему он остановил свой выбор на твоей кандидатуре, но, поверь, предложение очень престижное и многие твои коллеги просто лопнут от зависти.

Марсель задумчиво постучал курительной трубкой из бриара, выбивая из неё в пепельницу, стоящую на журнальном столике, остатки табака. Действие исключительно механическое, так как трубка была и так чиста, но, впадая в такую отрешённую задумчивость, он часто совершал бытовые, не требуемые в данный момент действия, на уровне рефлекса… Машинально достал из специального кисета новую табачную смесь, размяв пальцами, набил трубку, закурил, окутав пространство изысканным сладковатым запахом рома.

– Вишнёвый аромат мне нравится больше, – без энтузиазма на продолжение затронутой темы вкусовых пристрастий табака резюмировал Вениамин, одновременно внимая своему опыту общения с другом: размышления Марселя, подкрепленные курением, – признак углублённого самосозерцания и принятия решения.

– Как это кстати, однако, – выйдя из задумчивости, произнёс Марсель, – я как раз собирался сменить обстановку, вырваться из обыденности и как можно дольше не слышать крик раненой белуги. Новые впечатления, новая работа… я всё равно не смог бы долго быть праздным, да, очень кстати поступило это предложение, и почему бы мне не попробовать свои силы в новом жанре портрета, и не просто современного портрета, а, быть может, костюмированного, да, и исполнить его в новой для меня технике живописи?

– Обучаясь в художественной школе, ты, помнится, написал много портретов своих сокурсников и педагогов, у тебя это великолепно получалось.

– Возможно, но портрет – это большая ответственность. Ответственность, в первую очередь, перед самим собой как художником. Рисуя портрет, нужно не только зафиксировать анатомию человека, его платье, настроение, но уметь заглянуть в душу, показать даже то, что он сам о себе не знает или хочет скрыть. С природой всё ясно и понятно: она противоречива, непостоянна, но она не лжива, не двулична, если она не в настроении, то раздражается молнией, ураганом, ветром, свинцовыми облаками, увядшими цветами… Предметы натюрморта отражают свою истинную сущность: осколок римской вазы, бархат ткани, небрежно лежащий на столе, нож из дамасской стали – они открыты взору, и здесь наступает обратная связь… Глядя на изображённые предметы, каждый запечатлевает их красоту внешнюю, а их внутренняя красота передана художником отражением солнечных бликов от их поверхности, теплом или холодом, веющим от тени… В них внутренняя энергия художника, его взгляд, его мировоззрение, желаемое передать созерцателю его полотна. А портрету нельзя навязывать собственное видение объекта, оно должно быть объективно с точки зрения художника и субъективно с точки зрения внутреннего я человека, изображаемого на портрете.

– Мне кажется, ты слишком требователен к себе. Так и должно быть в творчестве: будь то натюрморт, пейзаж, портрет, да любой жанр живописи, зритель должен видеть тебя, отличать твою кисть от кисти любого другого художника. Это должна быть твоя правда, твоё индивидуальное решение, и ничьё иное, а люди, желающие увековечить себя на портрете, пусть сами разбираются со своим внутренним миром…