Книга Император Всероссийский Николай I Павлович - Ирина Ружицкая

Все было тихо. Выпавший снег заглушал полозья проезжавших саней и звук шагов. Император во главе батальона преображенцев занял позицию на Адмиралтейском бульваре. При нем с самого утра неотлучно находился генерал Бенкендорф. Начав движение почти в одиночку, по дороге к месту событий император постепенно «обрастал» офицерами в генеральских и флигель-адъютантских эполетах. Настроен он был решительно: ровным и громким голосом отдавал приказания и отправлял людей с поручениями в разные концы города.

Так, Милорадовичу Николай приказал привести на Исаакиевскую площадь Конную гвардию. Приехав в казармы конногвардейцев и не дождавшись их выступления, генерал-губернатор поскакал на Сенатскую площадь. Там он попытался убедить восставших солдат в законности присяги Николаю, уверяя их, что Константин отрекся от престола добровольно. Затем он стал апеллировать к старым солдатам, которые сражались под его командованием против Наполеона в 1812 г. Милорадович был популярен в армии, и стоявшие в каре члены тайного общества испугались, что дальнейшие переговоры могут привести солдат в замешательство. Один из них, уговаривая Милорадовича отъехать, нанес ему легкую штыковую рану (Е. П. Оболенский), другой (П. Г. Каховский) смертельно ранил из пистолета. Ночью генерал, не получивший ни царапины в пяти десятках сражений, умер, успев узнать, что выпущенная в него пуля – не солдатская, ружейная, а офицерская, пистолетная. Он воскликнул: «Слава Богу! Это пуля не солдатская. Теперь я счастлив».

Александр Христофорович Бенкендорф. Художник Дж. Доу.

Несмотря на смертельную рану, нанесенную петербургскому генерал-губернатору, попытки уговорить солдат принять присягу Николаю повторялись еще несколько раз. К ним приезжал и командующий гвардейским корпусом, и шеф Московского полка великий князь Михаил Павлович, и киевский митрополит Евгений, и петербургский митрополит Серафим. Последний весьма лаконично описал, как его приняли мятежники: «Обругали и назад отослали».

Коронация в Успенском соборе, Москва.

Между тем начинало темнеть – декабрьские дни коротки. И хотя император к этому времени располагал четырехкратным перевесом в живой силе и несколькими пушками, а мятежники были взяты в плотное кольцо верными ему войсками, наступление темноты могло изменить соотношение сил в пользу восставших. Дело в том, что настроение горожан, в огромном количестве собравшихся на Сенатской площади, резко отличалось от настроя утренней толпы на Дворцовой во время целования с новым царем. Николай колебался. Несколько человек уговаривали его как можно скорее применить «последний довод королей» – артиллерию. Он решил еще раз попытаться договориться с восставшими. К ним был специально послан именно артиллерийский генерал, что можно было рассматривать как намек. Когда парламентеру прокричали «подлеца», он поскакал назад, условленным знаком выдернув из шляпы белый султан. Было начало пятого. Николай решился. Трижды император отдавал команду приготовиться к стрельбе, после чего два раза из его уст звучал приказ: «Отставить!» И только на третий раз такого приказа артиллеристы не дождались. Тем не менее канонир медлил. Император развернул лошадь и поскакал к Зимнему дворцу. Тогда офицер, командующий артиллерийским расчетом, набросился на солдата-артиллериста с упреками, на что получил ответ: «Свои, Ваше благородие!» После повторной команды раздались выстрелы. Первый выстрел картечью был произведен поверх каре, всего выстрелов было восемь. Стрельба продолжалась четверть часа. Восставшие побежали – кто по Галерной или по Гороховой улицам, кто к Неве, надеясь переправиться на другую сторону. Один из офицеров-декабристов попытался построить на льду Невы солдат и матросов, чтобы с их помощью переправиться на другой берег и захватить Петропавловскую крепость (это входило в первоначальный план восстания). Однако несколько пушечных выстрелов (уже ядрами) привели к образованию на реке полыней, в которых стали тонуть люди. Отступавшие вдоль улиц тоже оказались под артиллерийским обстрелом, немало жертв было среди горожан, собравшихся на Сенатской площади и призывавших восставших держаться.

Коронационный портрет императора Николая I. Художник Дж. Доу.

Точное число жертв не поддается установлению: ночью при приведении города в порядок петербургский обер-полицмейстер приказал сбрасывать трупы прямо в полыньи на Неве (чем вызвал большое неудовольствие императора). Официальная цифра – 70–80 человек – явно занижена; вероятно, общее число убитых вряд ли превышало 200 человек, а вместе с ранеными – 700.

Коронационный портрет императрицы Александры Фёдоровны. Художник Дж. Доу.

Но вернемся к тому моменту, когда Николай, не дожидаясь окончания артиллерийского огня, повернул лошадь к Зимнему дворцу, чтобы не вернуться больше на Сенатскую. Александра Фёдоровна писала, что муж возвратился к ней другим человеком. Да и для нее пережитые треволнения, беспокойство за жизнь и безопасность мужа и детей не прошли даром: с этого дня у нее периодически дергалась голова.

В Зимнем на молебен по случаю воцарения Николая I были собраны сановники, высшее духовенство, военные и гражданские чиновники первых классов, знатные дамы. Они провели в ожидании несколько часов. Молебен состоялся только в половине седьмого. Перед этим Николай приказал вынести к своему любимому лейб-гвардии Саперному батальону наследника, заявив что сам не нуждается в их защите, а вот Александра Николаевича он вверяет их охране. Именно эта сцена запечатлена на одном из рельефов памятника Николаю на Исаакиевской площади.

После молебна император полчаса пробыл в семье, где «отобедал», так как не ел с самого утра. Затем рабочий день самодержца продолжился – в Зимний свозили арестованных, допросы которых продолжались с семи часов вечера до утра. Их производили генералы К. Ф. Толь и В. В. Левашев, в некоторых участвовал император. Подобную оперативность он объяснял необходимостью раскрытия замыслов злоумышленников по горячим следам. Протоколы допросов Толь приносил в кабинет Николая и зачитывал ему вслух. Потом монарх писал коротенькие записки коменданту Петропавловской крепости об условиях содержания того или иного арестанта.

Так прошел день 14 декабря 1825 г., который Николай Павлович считал настоящим днем своего воцарения, хотя в официальном манифесте оговаривал: «Время вступления Нашего на престол считать с 19-го ноября 1825 года» (т. е. со дня смерти Александра I).

Той же ночью император написал несколько писем доверенным лицам, в одном из которых сетовал, «что вступил на престол, начав с пролития крови своих подданных», и отмечал, что имевшие место «гибельные происшествия» вызвали у него «тяжкую скорбь». Видит Бог, не новый государь виноват в кровавой драме 14 декабря! Но ведь и те, кого мы называем декабристами, искренне желали благополучия и процветания своей родине, в большинстве своем это были честные и благородные люди, готовые умереть за дело, которое считали правым («Ах! Как славно мы умрем!» – говорил один из них, молодой конногвардейский корнет и поэт А. И. Одоевский, в ночь на 14 декабря). Бог им судья, не нам их судить. Мы можем только восхищаться силой их духа, но ни в коем случае не изображать их кучкой «гнусных злодеев», которыми они предстают не только в написанном по воспоминаниям членов царской семьи и высокопоставленных лиц и изданном еще при жизни Николая «Восшествии на престол императора Николая Первого», но и в некоторых книгах, статьях, передачах и даже выставках нашего времени.